Когда на следующий день я спросил у Суражского, каким образом удалось мастерам сотворить чудо через форточку, он сказал:
– У них есть такая длинная палка, которой они достали до твоего стола и поставили аппарат.
Я. А как же они поднялись до уровня моего окна на шестом этаже?
СУРАЖСКИЙ. У мине есть хороший друг – начальник пожарной охраны. Так он прислал им пожарную машину з длинной лестницей.
Я. Чудо! Чудо! А говорят, чудес не бывает! Бывают! Бывают! И ты, Суражский, настоящее чудо! Дорогой мой, гениальный человек, скажи мне, пожалуйста, когда мой аппарат получит статус постоянного, фундаментального? Без проводов через форточку? Когда?
СУРАЖСКИЙ. Пятьсот рублей.
Я. Когда?
СУРАЖСКИЙ. Сегодня – пятьсот рублей, завтра – фундаментальный телефон без форточки.
Я. Пожалуйста, вот пятьсот рублей.
СУРАЖСКИЙ. Кода?
Я. Что «когда»?
СУРАЖСКИЙ. Кода фундаментализм устраивать?
Я. Как тебе удобнее.
СУРАЖСКИЙ. Будь дома в шесть утра. А в шесть часов и тридцать минут будет уже тебе фундамент!
В шесть утра позвонили в дверь. Пришли телефонных дел мастера. В мгновение ока провели по полу шнур, подключили его к аппарату, висевшие на форточке провода «времянки» выбросили во двор, попрощались и ушли в шесть тридцать.
P.S. Я совершенно точно знаю, что ни единой копеечки Суражский не положил в свой карман. Мало того, он вносил в это «мероприятие» и свою лепту: ни пожарникам, ни мастерам телефонных дел не отказывал в контрамарках на любые спектакли.
Евсей Суражский женился. Не в первый раз… Жена дома. Муж на работе.
МУЖ (по телефону). Здравствуй.
ЖЕНА. Кто говорит?
МУЖ. Суаский.
ЖЕНА. Не поняла.
МУЖ. Суаский.
ЖЕНА. Не поняла.
МУЖ. Твой муж, твою мать!
Евсей Суражский в своем кабинете главного администратора Театра сатиры. Звонит телефон беспрерывно. Очередной звонок.
СУРАЖСКИЙ (снял трубку). Слусаю.
ГОЛОС (в трубке). Скажите, пожалуйста, какой у вас сегодня спектакль?
СУРАЖСКИЙ. «Мисья миссра и Пинкинка вскву».
ГОЛОС. Простите, не поняла?
СУРАЖСКИЙ. «Мисья миссра Пинкина вскву».
ГОЛОС. Не поняла!
СУРАЖСКИЙ (кричит в трубку). Афисы нузно цитать! (Бросил трубку на аппарат.) С ума мозно сойти от этих театралов!
АРТИСТ АНАТОЛИЙ ПАПАНОВ. Евсей, сколько тебе лет?
ЕВСЕЙ. А тебе?
АРТИСТ АНАТОЛИЙ ПАПАНОВ. Это неважно.
ЕВСЕЙ. Так мы с тобой одногодки!
15 января 1955 года. А. Д. Папанов, В. Д. Доронин, Р. А. Александров и Е. Я. Весник после бурного застолья, посвященного дню рождения последнего, расселись в такси и решили продолжить празднование в квартире Доронина, но уже средствами благородными – чаепитием и тортопоеданием… Останавливаем таксомотор у гостиницы «Националь» с желанием купить в ресторанном буфете хороший торт. Возвращаемся к авто, видим милиционера, разговаривающего с водителем, узнаем, что стоянка здесь запрещена и за нарушение страж порядка требует штраф. Мы, разгоряченные застольем, убеждаем стража в том, что виноваты мы, а не водитель. Слово за слово… мы грубим… страж ожесточается и приказывает водителю следовать за его мотоциклом… Через минуту наша четверка – в комнате дежурного отделения милиции на улице Герцена.
Мизансцена: за перегородкой – дежурный капитан милиции и наш мучитель – старший лейтенант, перед ней – справа налево: Доронин, Весник, Папанов – громко, настырно защищающие «права» нашего водителя, крайний – левый «нападающий» Родион Александров, сникший, мечтающий, очевидно, о кровати, интеллигентный, голубых кровей, высокий, статный мужчина с очень добродушным, совсем размякшим личиком, не произносящий ни единого звука…
КАПИТАН. Тише! Вы все нетрезвые! Тише! Не хочу с вами разговаривать. Вот берите пример с вашего товарища (показал на Александрова), сразу видно – воспитанный человек! Вот с ним я буду разговаривать… Как все произошло, товарищ?
Крепко вцепившись руками в перегородку, но тем не менее чуть-чуть пошатываясь, Родион спокойно говорит:
– Фаши-фашисты… ва-вашу ма-мать!
Александров получил пятнадцать суток ареста и тут же был помещен в КПЗ, водитель был оштрафован, торт мы съели вместе с милиционерами. Кусок отнесли в камеру собутыльнику! Его заканчивали стричь наголо…
Анатолий Дмитриевич Папанов
Мои воспоминания об Анатолии Папанове возникают без всяких усилий, потому что его стиль работы, артистизм во всех проявлениях, высокая художническая дисциплина всегда – со мной, всегда – маяки в моей работе. Так же, как и лучшие мгновения и часы наших общих дружеских будней, порой предельно серьезных, иногда и столь же легкомысленных, но наполненных всегда какой-нибудь игрой, нами же придуманной, и обязательно с импровизациями. Усилия приходится употреблять лишь на то, чтобы преодолевать печаль от сознания того, что его нет с нами: с семьей, с театром, с искусством, со мной…
Если бы меня спросили, что я считаю самым весомым в Папанове-артисте, Папанове-человеке, Папанове-гражданине, я бы ответил, что во всех этих ипостасях доминирующими был (несмотря на его нервическую натуру, на способность взорвать размеренную жизнь и работу) фундаментальность и постоянство!
Это мои личные умозаключения. Было бы странным полное единогласие в оценке столь сложной (потому и притягательной) натуры, какой являлся Анатолий Папанов!
Мои личные умозаключения имеют право на жизнь и даже (пусть это нескромно с моей стороны) на внимание хотя бы потому, что даже простой перечень наших совместных с ним работ дает основание для этих моих робких претензий. Вот далеко не полный список театральных спектаклей: «Клоп», «Баня», «Мистерия-буфф» В. Маяковского; «Золотой теленок», «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова; «Судья в ловушке» Г. Фильдинга; «Только правда» Ж. П. Сартра; «Квадратура круга» В. Катаева; «Памятник себе» С. Михалкова; «Яблоко раздора» В. Бирюкова; «Обнаженная со скрипкой» Н. Кауарда; телеспектакли: «Проделки Скапена» Ж. Б. Мольера; «Наследники Рабурдэна» Э. Золя; «Люди нашей улицы» А. Карвана. А еще фильм «Семь стариков и одна девушка» и множество концертных выступлений, записей на радио и студии мультфильмов…
Папанов-артист был счастливым обладателем двух Божьих подарков: заразительности и выразительности. Л. Н. Толстой писал: «Признак, выделяющий настоящее искусство от поддельного, есть один несомненный – заразительность». Все творчество Папанова – наглядная преданность основному назначению профессии артиста: созданию в каждой роли нового образа человека, то есть преданность стремлению не повторяться в художественных средствах в том очень и очень сложном и не каждому доступном процессе.
