Папанов-артист был счастливым обладателем двух Божьих подарков: заразительности и выразительности. Л. Н. Толстой писал: «Признак, выделяющий настоящее искусство от поддельного, есть один несомненный – заразительность». Все творчество Папанова – наглядная преданность основному назначению профессии артиста: созданию в каждой роли нового образа человека, то есть преданность стремлению не повторяться в художественных средствах в том очень и очень сложном и не каждому доступном процессе.
Идеальный артист – тот, кто ни разу в ролях не повторится. Не знаю, был ли такой, есть ли или будет? Не знаю! Но что Анатолий Папанов был близок к этому идеалу, утверждаю! Палитра его поисков была чрезвычайно богата: элементы внутреннего перевоплощения, разные ритмы и темпы, характерные речевые приспособления, жест, пластика, грим – все это помогало ему достигать убедительной выразительности и основной цели – заразительности!
Если бы артист мог одновременно предстать в ролях Корейко из «Золотого теленка», Воробьянинова из «Двенадцати стульев», Ивана Ивановича из «А был ли Иван Иванович?» Назыма Хикмета, шафера из «Клопа» и Вельзевула из «Мистерии-буфф» В. Маяковского, Сильвестра из «Проделок Скапена» Мольера, Емельяна Черноземного из «Квадратуры круга» В. Катаева, вряд ли большинство из смотревших на этот фейерверк блистательных образов поверило бы, что создатель – один и тот же человек! Дар перевоплощения и импровизации плюс высокая творческая дисциплина, не позволяющая никаких поблажек во время сценического существования, – все это и составляет самое весомое в Папанове-артисте.
Очень сложно говорить о нем как о человеке. Странно? Но это так! Если мне, хорошо, казалось бы, знавшему и достаточно серьезно изучившему его, трудно говорить, то как же заблуждались те, кто (как казалось) схватывали суть папановского характера.
Человеком он был очень сложным и порой даже загадочным. Выдержанный, сосредоточенный и… вдруг срывался по иногда совершенно непонятным поводам. Был он вообще-то аккуратистом, не любил транжирить денег, осуждал бесхозяйственность, но и в то же время мог вдруг стать мотом, гулякой, и уж тогда тянуться за ним было не по силам. И как неожиданно вспыхивал в нем костер неуемности, так же вдруг и затихал… Временные циклы, разделявшие возникновения «костров», были различными, и понять причины их возгорания никому не было дано. Никому!
Был он человеком честным, порядочным, в определенной степени соответствовавшим евангельским идеалам, ибо не любил делать что-либо напоказ, не требовал благодарности за доброе содеянное. Был постоянен в своих людских симпатиях, ценил талант, не терпел несправедливости. Был однолюб, был предан своей семье. Это, с моей точки зрения, и было самым весомым в Папанове-человеке.
Для меня ближе и понятнее облик Папанова-гражданина, потому что до некоторой степени судьбы наши были схожи. Родились мы с интервалом в два с половиной месяца: он – 31 октября 1922 года, я – 15 января 1923 года (я часто называл его «дедом», он меня – «сопляком»); оба нюхнули войны, оба ранены; оба влюблены в свою профессию, очень близки были в выборе своих кумиров-артистов; у нас было очень много общих друзей, оба мы никогда не участвовали ни в каких интригах и группировках. Но особенно роднило нас упорство, с которым мы не поддавались уговорам вступить в коммунистическую партию. Мы – фронтовики – испытывали, мягко говоря, сомнение в богоугодности существования этой организации.
Часто после необычного происшествия, услышанного анекдота, увиденного подвига или конфуза на ринге или футбольном поле, даже после неожиданной активной или пассивной реакции зрительного зала на какой-нибудь эпизод спектакля у Анатолия появлялось одному только ему присущее выражение лица, «гамма» которого содержала или чувство удивления, или растерянности, подчас даже испуга, или здоровой зависти. Но превалировало чувство восхищения.
Воспроизвести или показать, даже описать эту «гамму» невозможно!
1963 год. Париж.
Прогуливаясь по городу, мы вдруг увидели буквально в четырех-пяти метрах от себя президента де Голля, сидевшего в шикарной автомашине с открытым верхом, остановившейся перед закрытыми воротами старинного особняка. На тротуаре, с противоположной стороны въезда, стояла женщина с детской коляской. Она очень просто, как будто уже не в первый раз, поприветствовала президента: «Бонжур, месье де Голль». Тот приподнял свой головной убор со знакомым длинным козырьком и, оставив свой столь же длинный нос без прикрытия, ответил: «Бонжур, мадам». Анатолий Дмитриевич не выдержал и громко выпалил: «Бонжур!». И к нашему удивлению и удовольствию, знаменитый полководец снова оставил без защиты свой обаятельный мощный нос-пушку и ответил, как старому знакомому: «О! Мерси, месье» – и скрылся за воротами. Надо было видеть восторженную физиономию Анатолия. Я тут же посоветовал ему засесть за роман «Рядом с Шарлем де Голлем»…
Улица Сен-Дени. Ночь. На улице – полчища представительниц древней профессии. К самой эффектной крупной «даме» подходит пьяненький, хроменький, с палочкой мужик-замухрышка. Очевидно поторговавшись, удаляется с «дамой» в отель. У Толи на лице «гамма»: «ревную!»
Задержавшись на концерте в театре «Олимпия», нанимаем такси. На голове водителя симпатичная кепка в клеточку с круглым помпончиком.
ПАПАНОВ (тихо). Видел кепочку? Мне бы такую. «Жертва капитализма», а одет лучше нас, и кепочка… Ну где такую достать? Буржуй с помпончиком!
Приехали. Расплачиваемся.
ВОДИТЕЛЬ ТАКСИ (на чистом русском языке). Пожалуйста, сдача. А кепочку такую можно завтра купить на улице Триволи в доме 18. Всех благ.
Дал сигнал, уехал.
На лице Папанова «гамма»!
Как-то в Москве, не рассчитав в гостях своих возможностей за столом, еле-еле добрались с Папановым до такси. Едем.
– Ты кто?
– Весник.
– Как зовут?
– Женя.
– Не ври! Он мой друг! (Пауза.) Ты кто?
– Весник…
И так до самого дома…
Назавтра я напоминаю Папанову приведенный текст.
ПАПАНОВ (на лице «гамма»). Не ври! А еще друг!
Никогда не забуду «гамму» и слезы на лице Папанова после моего рассказа о трагедии моих родителей, арестованных в проклятом 1937 году. Никогда не за буду его сказочно красивую «гамму» после сообщения о том, что у него родилась дочь! Никогда не забуду строгую «гамму» каждый раз, когда праздновали День Победы.
Анатолий Дмитриевич Папанов – это красивая человеческая, истинно художническая «гамма»! Нам всем очень не хватает Папанова, его таланта, его святого отношения к своей профессии, его юмора, его обаяния, его умения не отвлекаться на суету мирскую. Очень и очень не хватает Папановых сегодняшнему театру!
