– Ну что, весна приходит, – улыбнулся он. И в подтверждение своих слов увидел на руке мягкий подтер – сток, пес начал линять, значит, весна точно не за горами.
Как только подсохли дороги, зазеленела трава, решено было ставить неподалеку еще одну варницу. И тут уже тремя парами рук было не обойтись. Нанял Аникий четырех мужичков, чтобы помогали и в первой варнице и для второй лес валили. Сам в работе ни от кого не отставал, за ним угнаться невозможно было! С таким остервенением, с такой неуемной силой работал!
Варницу поставили быстро. И как только работы были завершены, начали сразу же топить костер и варить соль. Пришлось прикупить еще лошаденку, поскольку одна норовистая пегая кобылка не справлялась. Но Аникий понимал, чем больше он отдаст, тем больше он получит. По всем прикидкам получалось, что соли он повезет в Москву больше, чем планировал. Оставалось только наедятся, что купец возьмет у него не только обещанный товар.
А по весне девки хороводы водят, песни поют, да такие, что заслушаешься, сердце защемит так, что не знаешь, что тебе делать, куда бежать, где высказать все, что в нем деется… Еще зимой стал Аникий присматриваться к сиротке Лизавете. Жила она у дядьки родного, после пожара, случившегося когда девочке было всего года три осталась она одна одинешенька на всем белом свете. Мать с отцом погибли в доме, а ее, не поверите, вытащила из огня дворовая собака, за подол рубашонки схватила и вынесла орущую, грязную, испуганную. Взял к себе сироту старший брат погибшего Лизаветиного отца. У самого пятеро тогда по лавкам сидело. Но не бросишь родную кровь то…
Выросла Лиза в красивую статную красавицу, с толстой длинной косой, пушистыми ресницами, за которыми прятались хитрые серые глаза. На язык Лиза была ну очень остра, что не по ней, так словом пройдется, что прилипнет, не отмоешься, не отговоришься. Дядькина жена часто ее за то бранила:
– Ах ты негодная, – в запале кричала большегрудая баба, – тебя их милости приняли, обиходили, а она людей честит, кто ж тебя с языком твоим замуж возьмет? Шестнадцать годов ведь, думать надо!
От злости у тетки становились красными глаза, и она становилась похожей на большого шумного хомяка. Лизе становилось жутко смешно, и чтобы вконец не впасть в немилось, она опускала глаза долу, чтобы тетка не видела ее смешливых глаз. Но особо сироту никто не притеснял, работала девушка на равнее с сестрами – так же носила воду, мела двор, кормила птицу, доила коров, полола репу, словом выполняла все, чтобы никто и словом ее не мог упрекнуть. А то, что тетка кричит, так это она больше для видимости. Должны ж соседи знать, что она девку в строгости воспитывает.
Аникий на Лизавету только издали смотрел, разговор с ней завести – избави Бог! Еще как осмеет, сраму не оберешься. Почему-то при ее появлении вылетали все мысли из головы, сердце начинало бешено стучать, словно щегол в клетке в день Благовещения. За тяжелой работой в варнице Лиза из головы у него не выходила, бывало мешает тяжелый огненный рассол, а в воде видит ее лицо, глаза серые, и ушах голос звонкий, а не треск поленьев.
– Знаешь, что Лизку Якимову просватали? – как то в разговоре обмолвился Василий. В тот день они сидели на берегу Усолки, отдыхая от тяжкого духа варницы. Лето уже полноправно вступило в свои права. Деловые пчелы монотонно жужжали над цветами, трещали крыльями стрекозы. Василий лег на спину, закинув руки за голову. Приятно было ощутить мягкость травы, ее дурманящий запах.
Аникий не сразу понял, что ему сказал друг. Услышать то услышал, а когда понял, то побелел как полотно. Хорошо, что не увидел Василий, как он переменился в лице.
– За кого просватали? – с наигранным спокойствием в голосе спросил он, словно не о любимой говорил, а о бабке сквалыжной Катихе, у которой третьего дня ребята с огорода репу потаскали.
– Да за мужика одного, не с нашей деревни, у него, слышь, жена-то померла, говорят бил ее много, вот себе другу взять хочет.
– Так что ж ее дядька за такого аспида отдает?
– А что ему? Выдал и до свидания, – не все ж ее кормить, – пожал плечами Василий. – Тем более мужик-то богатый, с хорошими подарками приехал.
– И откуда ты все знаешь? – удивился Аникий, вроде со мной постоянно, а все деревенские сплетни знаешь…
– Ну, ты как скажешь… сплетни… – фыркнул Василий, – мне тетка Анисья сама рассказывала, а ей Лизаветина тетка хвастала, что в богатый дом девку отдают. Ни в чем она отказу не будет знать. Тетка Анисья моя такая, сам знаешь врать не станет. Что услышит – по деревне разнесет, быстрее собачьего лая.
– И когда ж свадьба? – срывающимся голосом спросил Аникий.
– Да после первых осенин…
* * *
Лизавета собирала землянику. В этом году ягоды было много. Берестяные туеса были доверху наполнены сладкой ароматной ягодой, а девушка все не могла остановиться. Ягоды, словно рассыпанные красные бусы, манили и манили с полянки на полянку. Подружки аукались неподалеку, а Лизавета все дальше и дальше уходила в лес. Вдруг что-то заставило ее поднять глаза. Неподалеку стоял красивый высокий парень, от долгого положения вниз голой в глазах зарябили мухи, и она не сразу поняла кто это.
– Бог в помощь, – услышала девушка знакомый голос, и по нему определила, что это был Аникий, сын Федоров.
– Спасибо, – ответила Лизавета. Парень стоял неподалеку, а вид у него был уж совсем разбойничий: перемазанные углем лицо и рубаха, всклокоченные волосы. В руках топор. – Ты меня грабить собрался? – спросила девушка. – Все мое богатство – вот, – показала она на туеса с алой ягодой.
– Я? – удивился и рассмеялся Аникий. – И тут спало оцепенение, вызванное робостью. – Нет, я вообще-то за дровами тут. Варница у меня неподалеку, – показал он рукой в неопределенном направлении.
Застучал где-то в ветках дятел, ауканье подружек слышалось все тише и тише.
– Ты дорогу то обратно знаешь?
На этот раз пришлось удивляться Лизавете.
– Мне ж и не знать! Да я тут каждую березку, каждый пень знаю. А ты что в провожальщики хотел напроситься? – сказала, и прикусила язык. Ну, зачем парня обидела? Ведь помочь хотел.
– Ну, раз так, прощевай, – ответил Аникий, и, положив на плечо топор, скрылся за деревьями.
Щеки его пылали, желваки ходили ходуном, ярость застилала глаза! И чего это он вздумал к ней подходить. Вот ведь девка, язык – что помело! И не нужна она ему, просватана за богатого! Выбросить ее из головы! Скоро караван снаряжать в Москву, а он тут прохлаждается!
Лизавета смотрела вслед быстро удаляющемуся Аникию. Обидела, обидела почем зря! И вправду тетка говорит, что языком она мелет не подумавши. А ведь обычный парень, она то и знать его толком не знает. Дом стоит на окраине села, отца-матери нет, среди людей мало показывается, сказывают, работает много, варницу поставил вместе с братьями Никифоровыми.
