Королева не поняла, что Людовик XVI, сумев противопоставить себя амбициям императора и его политике захвата земель, содействуя подписанию мирного договора между Австрией и Голландией, стал арбитром в Европе. Франция очень давно не имела такого веса на международной арене. «Какая же большая разница между бесславным концом монархии и престижем Франции того времени!» — читаем в «Тайных архивах». Все газеты того времени отдавали должное мудрости и справедливости французской политики, Франция стала гарантом мира в Европе. Самолюбие и гордость королевы были задеты, она видела превосходство своего мужа и теперь думала только о том, как избавиться от Вержена. «Придет то время, когда она, наконец, возьмет реванш за все былые обиды», — писал Мерси Иосифу II.
При дворе никто не поддерживал императора, хотя все знали, что Мария-Антуанетта делает это изо всех сил. Эта ничем но оправданная верность была совершенно неприемлема для матери наследника. Приближенные старались не затрагивать столь болезненную тему. Мария-Антуанетта чувствовала себя совершенно одинокой. Беременность мешала ей отдаться любимым развлечениям. В конце марта, когда срок родов уже был близок, она казалась очень неуверенной в себе и разрываемой на части внутренними противоречиями.
27 марта, утром, королева почувствовала первые схватки, однако решила все же пойти к мессе. Вскоре по Версалю пронесся слух, что королева рожает. Когда она вошла в приемную, в ней уже было полно народу. Однако королева заявила, что это ложные симптомы и она сегодня будет ужинать у принцессы де Ламбаль. Все разошлись к великому облегчению королевы, которая послала предупредить госпожу Полиньяк о своем действительном состоянии, попросив ее сохранить тайну. В семь часов вечера, принцы даже не успели собраться к ее постели, Мария-Антуанетта родила второго сына, который получил титул герцога Нормандского. По обычаю, гувернантка королевских детей получила новорожденного из рук матери. Малыш был просто великолепен. Так же, как и его брата, новорожденного окрестили через час после рождения. Крестными родителями стали королева Неаполя, представленная мадам Елизаветой, и епископ.
Король был невероятно счастлив, он не принимал никого во время «церемонии», однако на улице его ждала огромная толпа, поздравлявшая с рождением второго сына.
Как и после рождения дофина, королева быстро окрепла. Тем не менее она несколько раз откладывала традиционную церемонию празднования рождения сына, которая должна была проходить в Париже. И снова по столице распространились вульгарные и пошлые памфлеты по поводу рождения принца. Некая дама по имени Сент-Элен была заточена в Бастилию как автор одного из памфлетов, тема которого оставалась все та же: королева имеет множество любовников, а король ничего об этом не подозревает. Нравы королевы представали в таких стишках в самом черном свете. Королева знала, что ее не любят, и поэтому очень боялась поездки в Париж. Однако нужно было назначить дату.
24 мая в платье, расшитом серебром, она отправилась в столицу. В ушах ее были прекрасные бриллиантовые серьги, которые она приобрела по случаю рождения сына. В общем, украшения на пей стоили 800 000 ливров.
Королева внимательно слушала все речи, произносившиеся в ее честь. Больше всего ей понравилась речь аббата церкви Св. Женевьевы, которая была, по счастью, очень короткой. Однако когда он начал кадить, получилось довольно смешно. Ему мешало окружение королевы, кресло, стоявшее очень неудачно, короче, ему нужно было совершить церемонию и при этом умудриться не задеть королеву. Все это так похоже на сцену из комедии «Мещанин во дворянстве»: «Подвиньтесь еще немного, мадам, чтобы я не задел вас кадилом». Вечер этого безумного дня Мария-Антуанетта провела в Опере, что вызвало новые пересуды. Холодность толпы, которая приветствовала ее суровым молчанием, очень задела ее. Она не понимала причины такого приема. В своих апартаментах в Тюильри, где обычно останавливалась во время поездок в Париж, она шептала, едва удерживаясь от слез: «Но что я им сделала?».
Глава 17. ИСТОРИЯ С ОЖЕРЕЛЬЕМ
Через несколько дней Ферзен вернулся во Францию, чтобы принять под командование свой полк. Прежде чем уехать из Стокгольма, он написал «Жозефине». Это было для него самое светлое время при дворе. Его видели на королевских играх в мяч, небольших ужинах у мадам д'Оссен, которые часто посещала сама королева. В это время он тайно отправлял письма своей сестре Софии, в которых рассказывал о своей связи с королевой: «Со вчерашнего дня я в Версале, никому не говорите, что я здесь, поскольку я адресую письма из Парижа. Прощайте». Играя роль официального придворного, скромного и внимательного, он стал невольным свидетелем непопулярности королевы во время ее поездки в Париж. «Королеву принимали очень холодно. Ее окружала гробовая тишина, ни одного возгласа», — писал он Густаву III. Однако он добавил, что вечером в Опере ее встречали бурными и долгими аплодисментами, которые длились около пятнадцати минут. Охваченная радостью от возвращения Ферзена, Мария-Антуанетта забыла о холодном приеме парижан и сразу же отправилась в Трианон. Лето обещало быть очень веселым, полным развлечений и праздников, несмотря на отъезд Ферзена, который намечался на начало августа.
Мария-Антуанетта продолжала жить мечтами и выполняла все свои капризы. В своем замке она лично следила за всеми преобразованиями, как, например, за установкой новых часов с двумя металлическими циферблатами, которые обошлись королевской казне в 18 000 ливров. Работы по обустройству деревушки занимали теперь все се внимание. 15 июня туда привезли коз и овец, стадо коров. Вскоре закупили 3 петухов, 68 кур, 8 голубей и кроликов. Для ухода за этим хозяйством была нанята крестьянская семья, садовник, пастух, слуга, кротолов, крысолов, косарь и горничная. Мария-Антуанетта следила за ходом полевых работ. За сотни лье от Версаля была известна новая забава королевы, о которой ходило много легенд. Она любила прогуливаться по аллеям, наблюдать за работой крестьян. В 1786 году, когда работник Вали заявил, что им нужен новый козел, если хотят, чтобы на свет появились маленькие козлята, королева «совершенно серьезно заявила, чтобы козлята были не злыми и совершенно белыми». Неужели она верила в то, что по-настоящему узнала жизнь крестьян? Качели, которые поставили перед ее домом, символизировали стремление к чему-то непознанному и неизвестному.
Еще с прошлой осени Трианон не был единственной резиденцией королевы. По ее просьбе, Людовик XVI подарил ей замок Сен-Клу, который принадлежал герцогу Орлеанскому.
