Из экономии средств король предложил сначала обменять дворец на две королевские резиденции, но принц предпочел деньги. Несмотря на протесты главного управляющего, 24 октября 1784 года Людовик XVI купил дворец Сен-Клу за 6 миллионов ливров. Эта уникальная для французской монархии покупка была сделана от имени королевы, которая стала владелицей Сен-Клу, при условии жить в нем вместе со своими детьми. В то же самое время отношения с императором были крайне сложными, Габсбурги и Бурбоны находились в состоянии конфликта. Мерси был убежден, что король и министры удовлетворили этот дорогостоящий каприз королевы только для того, чтобы устранить ее от политических дел. Однако дело не ограничилось только этим. Это приобретение лишило королеву тех остатков популярности, которые у нее оставались после истории с братом. Итак, королева окончательно пала в глазах народа.
Совершенно не воспринимая критику, она заявила о своем намерении устроить здесь английский сад. Чтобы освободить землю, планировалось снести часовню, служители которой были уволены, и переделать ее в зал для спектаклей. Из тех же соображений планировалось снести больницу и разогнать весь персонал.
Мария-Антуанетта предполагала, что двор сможет переехать в новый дворец уже в сентябре. Тем временем все готовились к этому переезду, но чтобы ожидание не было слишком скучным, в Трианоне постоянно устраивались концерты. В садах разворачивались великолепные представления, за которыми следовали чудесные балы. Охваченная своей давней страстью к театру, королева решила возобновить работу домашнего театра и поставить на его сцене «Севильского цирюльника», где она должна была играть роль Розины.
12 июля, после мессы, королевский ювелир Бомер показал Марии-Антуанетте бриллиантовые эполеты и подвески, заказанные по просьбе молодого герцога Ангулемского. Он воспользовался этой встречей, чтобы вручить ей письмо, где выражал свою радость, которую испытал, увидев на ней самые красивые бриллианты, когда-либо виденные. Если верить мадам де Кампан, Мария-Антуанетта ничего не поняла из этого письма, которое сразу же сожгла, решив, что это «бред воспаленного ума» ее ювелира. Из того же источника: 3 августа этот ювелир с весьма взволнованным видом нанес визит мадам де Кампан в ее загородном домике. Он спросил, нет ли у королевы особых поручений или заказов для него. Узнав, что его письмо сожжено, он принялся объяснять что к чему. Закончил он заявлением, будто королева должна ему 1,5 миллиона ливров за покупку ожерелья, которое заказал от ее имени кардинал де Роан. Наконец, он показал несколько чеков, подписанных самой королевой, которые ему передал прелат несколько дней назад, сумма составляла 30 000 ливров. Горничная королевы заявила, что эта какая-то ошибка, поскольку она не видела у королевы никакого ожерелья. Она посоветовала ему пойти к барону де Бретелю, придворному министру, и изложить ему свое дело. Ювелир предпочел отправиться к кардиналу, затем пошел к королеве, которая отказалась его принять.
Через два дня в Трианоне Мария-Антуанетта с беспечным видом спросила у своей горничной, что хотел ее ювелир. Мадам де Кампан рассказала ей о своем разговоре с Бомером. Королева была поражена, она даже вскрикнула от ужаса, как могли возникнуть фальшивые чеки, подписанные ее именем, и как в этом мог быть замешан сам кардинал; это было для нее полной загадкой. Она тут же позвала к себе аббата Вермона и барона де Бретеля, чтобы они разъяснили ей ситуацию. До сих пор рассказ мадам де Кампан полностью совпадает с тем, что излагал ювелир и его компаньон Бассенж. Следует уточнить, что в своих показаниях оба ювелира свидетельствуют, что кардинал де Роан не советовал им обращаться к Бретелю.
В своих «Мемуарах», которые были впервые опубликованы в 1823 году, мадам де Кампан хотела показать, что она была лицом, особо приближенным к королеве. По всей вероятности, она знала все детали и подробности личной жизни государыни, однако это ее право приписывать себе особую значимость, поэтому историки с большой осторожностью обращаются к ее воспоминаниям. Что же касается знаменитой истории с ожерельем, то мы не можем игнорировать такого важного свидетеля, как мадам де Кампан, поскольку из многочисленных авторов воспоминаний она была более всех близка к королеве.
Свидетельство аббата Жоржеля, главного викария кардинала, его доверенного лица, опровергает все обвинения. Преданный своему хозяину, он играет главную роль в этом процессе. Он лично вел переписку с министрами, адвокатами. Кардинал и его приближенные руководили разбирательством, которое раскрыло основных участников этой интриги. Естественно, Жорже ль принимал во всем самое активное участие. Именно защитник кардинала де Роана смог опровергнуть все обвинения, которые предъявлялись королеве ее врагами. В своих «Мемуарах» он приводит резкую и жесткую критику в адрес не только королевы, но и многих других персон. Его воспоминания являются наиболее точными и полными. Они подробно и беспристрастно оценивают ситуацию. Итак, согласно Жоржелю, ювелиры не сказали всей правды. В 1797 году в Балле аббат вновь встретится с Бассенжем. «Он признался мне, — писал аббат, — что все показания, которые звучали на процессе, были подчинены указаниям самого Бретеля, они были вынуждены умолчать о том, что Бретель считал нежелательным для огласки». Жоржель надеялся, что королева узнала о сделке Роана относительно ожерелья до августа 1785 года (точной даты он не приводит). Ювелиры не хотели заключать сделки на такую значительную сумму, которая должна была выплачиваться не сразу, не зная точно, действительно ли от королевы поступил заказ. И Мария-Антуанетта позволила им заключить сделку с Роаном, не предупредив, что ее именем могут злоупотреблять и их могут обмануть. «Как же теперь могло выразиться ее негодование? — вопрошает Жоржель. — Предположим, Ее Величество решила отомстить кардиналу, в таком случае того, что она сию минуту узнала, было более чем достаточно, чтобы выслать его со двора и убрать с поста. […] Однако не было ни скандала, ни суда, ни Бастилии».
Как бы там ни было, дело приобрело новый оборот (точную дату привести невозможно, примерно между 16 и 30 июля), когда ювелиры в присутствии аббата Вермона заявили, что «кардинал де Роан заказал им это бриллиантовое ожерелье от имени королевы» и в тот день они избежали разговора об оплате. Охваченная негодованием Мария-Антуапетта не могла произнести ни слова. После этого рассказа Вермон попросил ювелиров принести договор, который они заключили с прелатом на покупку. «Королева, взяв копию этого договора, позвала на тайный совет барона Бретеля и аббата Вермона обсудить с ними ее поведение в сложившейся ситуации. […] Вермон считал, что нужно было немедленно обратиться к королю: действия Его Преосвященства он характеризовал как преступление против Ее Величества, которое должно быть жестоко наказано. Барон Бретель считал, что не стоит принимать скоропалительных решений: договор был составлен только от имени Роана, а обвинить его в преступлении невозможно. Показания ювелиров могут быть опровергнуты покупателем, королева будет скомпрометирована в глазах общественности, если потребует наказания преступника, вина которого не доказана, к тому же она сама находится под подозрением. Он предлагал не предпринимать ничего какое-то время, пока не подошел срок платежа, поскольку необходимо узнать мотивы и цели дерзкой махинации».
