уже успокоилась. Мне уже лучше, спасибо тебе. Я – размазня.
Она гладила его по руке и говорила идти работать, не тратить на нее время. Она через пять минут придет к костру. Но тут же голос ее менялся:
– Просто я абсолютно не подписывалась сидеть и глядеть, как на моих глазах умирает живое существо. Мне такое удовольствие сто лет не нужно.
– Да не умирает он, зая.
– Герман сказал, что от своего веса может раздавиться, когда отлив посильнее…
Потом они сидели на берегу с Маришей.
– Как началось с этим деревом… И еще я ненавижу всю эту тупую природу и кита тоже за его тупость… Поплыть на мель! Может, он больной какой-нибудь? Они же, говорят, выбрасываются на берег время от времени.
– Я тоже на даче больше недели не могу, – поддерживала Полину Мариша. – На природе всегда так. Мысли всякие в голову начинают лезть.
– На природе и правда, наверное, только умственно ограниченные, психологически неразвитые какие-нибудь жить могут все время. Кому вообще ничего не лезет в голову. Медведи, ё-мое…
– Ну, подруга, это ты перегнула. Ты же у нас умничка, давай держись.
Мариша права. И Полина берет себя в руки и снова становится умничкой. Даже не для других умничкой, а для себя, так, чтобы нравиться самой себе и уважать себя. Заканчивает со слезами и соплями, пытается взглянуть на вещи твердо и трезво, по-взрослому.
День серенький, без ветра. Все вокруг немного грустное, вялотекущее такое. Это даже красиво – девушка с серыми глазами, берег моря, влажный от тумана, серый галечный пляж и сквозящее ощущение какой-то утраты из-за этого кита. Дождь ли, слезы ли, прощание, и отходит пароход…
Полина глядит на носки своих трекинговых ботинок у самого уреза воды. Какая у нее нежная, тонкая, беззащитная шея выглядывает из воротника куртки! Не правда ли? Какие тонкие запястья! Спрятала ладошки в рукава, стоит на берегу моря потупившись, мило скосолапившись – носки вместе, пятки врозь, волосы закрыли лицо.
А вот она уже пытается лихо запустить по воде камень так, чтобы сделать блинчики.
Снять бы это на пленку, именно на пленку, так, чтобы она состарилась, покрылась царапинами, немного выцвела. Снять на старинную камеру без звука, чтобы звук был только от работающего киноаппарата, а потом посадить постаревшего Данилу в темной комнате, одного. И на белом полотне проектора под стрекот киноаппарата появится молодая и невозвратная она на берегу океана со своими тонкими беззащитными запястьями и занавесившими лицо волосами. А вот она пытается запустить блинчики – сердце сжимается. Это так грустно!
Гораздо легче было бы, если б была связь. Она бы разместила уже несколько раз свои чувства в постах, увидела бы отклики на свои чувства. Кто-то поддержал бы, посочувствовал, кто-то, как Мариша, немного остудил бы накал эмоций. Кто-то взглянул бы на все это с совершенно неожиданной стороны. Кто-то среагировал бы абсолютно по-свински, и на него можно было бы разозлиться. А тут на кого злиться? На кита? На Даньку?
Два-три десятка отзывов от разных людей – и твои чувства приглажены, выправлены и поддержаны. Два-три десятка откликов, и ты уверена в правильности и законности своих чувств. Ты переживаешь их с чистой душой. И точно знаешь, о чем именно переживаешь.
Полина оставляет следы на темном песке пляжа и сочиняет в уме воображаемый пост.
Пост Полины
Что я не могу терпеть в природе:
всех насекомых, их яйца, их личинки, коконы и их постройки
червей, земноводных и пресмыкающихся
крыс, мышей и их выводки
водоросли, касающиеся тела в воде
медуз, касающихся тела в воде
любых кишащих животных, птиц и насекомых
плесень
хоботы слонов (однажды в Таиланде Полина кормила слона бананами, и слон, увидев, как она спрятала за спину банан, стал шарить по ней, обвивать и касаться ее своим хоботом с влажным сопливым кончиком)
зловоние из пасти собаки или кошки
птенцов большинства птиц (судя по фотографиям)
мертвые деревья на болотах (тоже по фотографиям)
гнезда грачей, густо облепившие березы или тополя
запах мышей, исходящий также, говорят,
от шизофреников
больных городских голубей
размеренное и бессмысленное квохтанье кур в жаркий летний день (дачные впечатления из детства)
раздавленных автомобилями ежей
совокупляющихся кошек и весенние крики котов
изъеденные червяками грибы
картофельные бледные ростки
рыбьи потроха и жабры
слюни, капающие летом с ивы
наросты на стволах американских (ясенелистных) кленов
тупость застрявших на отмелях китов
А вот Полина уже идет вместе с Данилой, Димой, Маришей и Сергеем вдоль моря. Устроили небольшую вылазку по окрестностям.
Идут по прибрежной темной гальке, глядят на океан и на кусты по другую руку.
Туман липнет к возвышенностям, то ли сползает с них, то ли поднимается вверх.
– Вообще, если он гренландский, как Герман говорит, то он в Красной книге должен быть. Гренландские, по-моему, в Красной книге, – говорит Дима. – Исчезающие.
– А если исчезающий, тогда его должны как-то спасать. Службы какие-нибудь, – соображает Полина.
– Волшебники на голубых вертолетах, – говорит Данила. – Они наверняка уже на подлете.
Становится немного яснее, куда можно направить злость. На тех, кто допустил это безобразие и бездействует.
Среди невысоких, угнетенных ветрами деревьев открывается целая свалка бурых от ржавчины бочек из-под горюче-смазочных материалов. Остались от геологов или от военных. Бочки вжились в пространство, зарастают потихоньку травой и кустами.
Какие-то птицы низко и быстро летят в промежутке между морем и туманом, над самой водой. Слышно, как посвистывают в воздухе крылья.
Вокруг довольно красиво, наверное. Хотя, если по-честному, смысл окружающего пейзажа малопонятен и скучен. И в принципе особо некуда идти. Вот так без смысла и цели бродить по ландшафту, лишенному хотя бы небольшого человеческого присутствия, можно с одинаковым успехом и пять минут, и целый месяц – впечатлений будет, вероятно, одинаковое количество. Брошенные бочки и то как-то более осмысленно выглядят: их, эти бочки, когда-то привозили, опустошали, складывали, опорожненные, в это место, их забыли или просто решили не вывозить по каким-то причинам. Бочки – это что-то человеческое. Можно как-то отреагировать на их присутствие: подумать о геологах и их геологической романтике, о военных и их службе в этом суровом краю или пожалеть о загаженном ландшафте и о том, как люди не берегут природу. А без бочек – на самом деле тоскливенько вокруг.
Про кита хочется хоть на время забыть, вернее, не то чтобы забыть,
