«жалкое зрелище». Но Полина и не думала о Гегеле или о философии. Полине вдруг почудилось, что от кита должно нехорошо пахнуть, как от тех, к кому она привыкла относиться с жалостью и неприязнью в городе.
Китовое тело, покрытое (если рассмотреть его вблизи) какими-то шероховатостями, царапинами, неряшливыми пятнами, полосками, украшенное в некоторых местах белыми коростами ракушек-балянусов, просто должно было неприятно пахнуть. Но кит если и издавал запах, то настолько легкий и свежий, что его не было слышно.
И еще Полина разглядела его глаз. Лучше бы и не разглядывала: глаз был удивительно маленький для такой туши (всего раза в три побольше, чем человечий) и сидел абсолютно не на месте. То есть не на том месте, где бы его нарисовала Полина, возьмись она изобразить кита.
Кит смотрел правым глазом на Полину, левым – неизвестно куда, поскольку левый находился с другой стороны головы и был погружен в воду.
Киты хороши на картинках. Например, на обоях в комнате будущего Полининого ребенка.
А настоящий китовый вид, его величина и сила, заметная в движениях хвоста, делали кита странным, абсолютно чужим, совершенно нечеловеческим. Таким, что уже становилось трудно почувствовать участие и жалость. Скорее, трепет и отторжение.
Защищать и любить природу лучше находясь подальше от нее.
Вообще, надо сказать, если проводишь целый день на краю света рядом с застрявшим китом, то в голову лезут самые глупые мысли.
Было как-то неудобно признаться, что сегодня уже в который раз у Полины возникал вопрос: вкусно ли китовое мясо? Казалось, что оно должно быть довольно приятным. Пусть даже жестким. Жесткое мясо можно жевать так, чтобы челюсти сладко уставали, его можно глотать большими кусками и быстро, сытно тяжелеть. Спросить у Германа, он может знать, но неудобно как-то. Может, кит имеет вкусные плавники или вкусную вырезку?
А потом вдруг Герман, оторвавшись от компьютера в штабной палатке, поднимает голову и сообщает очередной факт.
– Береговые чукчи и юкагиры, насколько я знаю, – говорит он, ища взглядом, к кому конкретно обратиться и поймав взгляд Полины, – а также эскимосы, словом, те, кто жил промыслом морского зверя, обязательно разнообразили свое меню содержимым желудка добытых китов.
Скрытое в темноте китового желудка, пахнущее отрыжкой, утробное, переходящее от плавающего в глубинах зверя в желудок человека. Полина ощущает вкус несвежих креветок во рту.
В детстве, когда Полине было лет пять, бабка, готовя пельмени и отгоняя ее от сырого теста, кусочки которого приятно было воровать и есть, грозила ей заворотом кишок. Полина спросила, что такое кишки, и, выслушав объяснение, сказала, что кишок у нее нет. «Есть. У всех людей есть кишки». – «А у меня нет».
Полина даже заплакала, она не хотела иметь кишки, кишки – это отвратительно. Она и сейчас не хотела, просто смирилась с годами.
– Хотела бы быть такой умной, как ты, Герман, – произносит Мариша будничным ясным голосом и рассеивает мрачное очарование неприличной темы. Непонятно, серьезно она говорит или нет.
В другое время этого странного дня Полину вдруг ни с того ни с сего начинали одолевать эротические фантазии. Они не были напрямую связаны с китом или китами, вообще не связаны с животными, казалось, их вызывает сам пейзаж, напряженная, незаметная жизнь береговой полосы, упорных живучих трав, сырого воздуха. Открытость этого места, распахнутость пустому горизонту, легкий запах разложения, мокрого камня и мокрого дерева, дрожащие крики птиц, ну и будничное, терпеливое ожидание огромным животным своей смерти навевали мысли о нарушении каких-то запретов, о животной свободе, о том, как соленые волны могут слизывать сперму с темного тяжелого песка. Что ни говори, а места тут дикие, чувственные какие-то, хочется сказать – брутальные.
Стоял штиль, небо при этом было мутно. Воздух был влажен, и даль непрозрачна.
Кит вздыхал, и в продолжение всего дня его неровная спина возвышалась над водой. Если сидеть даже в штабной палатке, отгородившись от окружающего полотняными стенами, разговорами, нервно поедаемыми и хрустящими на зубах криспами, то угрожающее присутствие несчастного животного все равно давило.
Настала ночь. Полина сидела на корточках на берегу у самого уреза воды и мыла два больших котелка из-под плова и супа, она сама добровольно взялась за это дело. По крайней мере, при любом исходе утром котелки будут чистыми.
Рядом в ночи, на самом краю света, тихо лежал на своей мели огромный зверь и невидимо окрашивал воду кровью. Хоть бы он выл или ревел – и то лучше было бы. А то всё молча. Но кит лучше знал, как следует умирать, и делал это по-своему.
Присутствие кита и без всякого воя ощущалось даже в темноте.
Жалко все-таки было его до слез, несмотря на его редкую уродливость и размеры. Хотелось, чтобы он спасся, уплыл, исчез и больше не появлялся никогда в жизни Полины.
Потом от берега, где стояла с фонариками целая толпа, отошли лодка и катер. При свете вспыхнувших прожекторов видно было, как две фигурки инспекторов – одна на моторе, другая с ведром – сидят в лодке совсем рядом с китом. Виден даже был раздвоенный фонтанчик пара, вырвавшийся из китового дыхала.
Люди из лодки плескали гренландскому киту на пересыхающий глаз водой. Кит шевелился. Он был не просто животным, попавшим в беду, он принадлежал к исчезающему виду, занесенному в Красную книгу. И в связи с этим люди плескали ему воду на пересыхающие глаза.
Когда рассвело, Данила вылез из палатки и вскоре вернулся сказать, что протока пуста. Ночной прилив сделал свое дело, его хватило, чтобы освободить кита. Исчезающий зверь исчез, и Полина облегченно улыбнулась, лежа в своем спальнике. Было совершенно ясно, что смерть кита была бы слишком неуместна, даже небезопасна на глазах у современного человека.
– Если из него кровь так течет, наверное, в море косатки не отвяжутся. Да еще голодного, усталого… – предположил Данила.
Но это Полину уже не очень волновало. Главное – кит уплыл из ее жизни. Осталось только доехать до дома и убедиться, что дерево, простершее крону над «пыжиком», устояло во время ветра. А там можно что-то решать с Даней, брать ситуацию в свои руки, пора уже и ребенка заводить.
Полина перевернулась на другой бок, лицом к Даниле, подложила под щеку ладони.
– А как, ты говорил, называется наш матрас? Вот этот.
– «Экспед Синмат Хиперлайт Дуо».
Я ждал брата на заправке «Лукойл». Купил кофе, хот-дог и читал книжку.
Жена с сыном по дороге с дачи высадили меня здесь и уехали
