Вадим Делоне - Портреты в колючей раме

Люди, которых он знал там, превратились в тени. И среди них – его собственная тень, которая осталась на родине навсегда: он это чувствовал. Вадим умер в Париже 13 июня 1983 года, в возрасте тридцати пяти лет.

В юности, взрослея, я часто вспоминал молодого человека, который оказался способен провести несколько часов, беседуя со всеми забытым, робким мальчиком. Он остался в моей памяти как идеальный образ старшего брата. Но о судьбе Вадима я не знал ничего. То, что здесь кратко пересказано и что можно найти в любом историческом исследовании, повествующем о тех временах, мне самому стало известно из прочтенной несколько лет назад «Книги мерт вых» Эдуарда Лимонова, о ком я написал биографический роман. В этой книге Лимонов вспоминает людей, которых он знал и которые уже ушли. Среди них – Вадим Делоне, и автор – человек отнюдь не сентиментальный, Бог тому свидетель – описывает его с удивительной нежностью. Он изображает своего героя в точности таким, каким этот молодой человек запомнился мне, кто сорок пять лет назад провел рядом с ним несколько незабываемых часов.

А ведь между этими двумя людьми – автором и его героем – так мало общего! Лимонов, родившийся в простой семье, как истинный герой приключенческого романа, обладал неискоренимым инстинктом выживания. А предками Вадима были французские аристократы и высшая научная интеллигенция: он был прекрасно воспитан и образован, но мягок по характеру и легкораним. И все же и тот, и другой – каждый на свой манер – обладали сильными, несгибаемыми характерами. Их рассказы о пережитом в тюрьме странным образом похожи друг на друга, хотя и написаны с интервалом в тридцать лет, а сам этот опыт получен ими в странах и исторических условиях, не имевших между собой, на первый взгляд, ничего общего. Они оба были политзаключенными, но сидели вместе с уголовниками, где царят жестокие нравы и где интеллигент чувствует себя неуютно. И, тем не менее, оба сумели заставить этих людей, живущих по жестоким законам джунглей, не только уважать себя, но и любить. Они сумели завоевать их доверие, помогали им писать письма, подавать жалобы, они стали для них моральными авторитетами. Стараясь поддержать сокамерников, они способствовали смягчению нравов, и если им это удавалось, то потому, что оба – парадоксальным образом – верили в то, что выразил в своих «Записках из мертвого дома» Достоевский: в Советском Союзе, как и в царской России, те, кто попадал в тюрьмы, представляли собой наиболее живую, энергичную и способную к сопротивлению часть населения, в большинстве своем склонного к обескураживающему, слепому повиновению. В своих книгах и тот, и другой мало говорят о себе и очень много – о тех, кто рядом. Оба рассказывают множество историй, разматывая цепь несчастий и роковых обстоятельств, неповиновений и пустых случайностей, приведших их героев туда, где они оказались – за решетку. Великая лагерная литература породила два способа относиться к жизни. Крайние пессимисты, вроде Варлама Шаламова, склонны считать, что чудовищная система тоталитаризма, направленная на уничтожение в человеке всего человеческого, своей цели добилась. Другие, как Евгения Гинзбург, убеждены, что она потерпела фиаско: можно морить заключенного голодом, унижать его, мучить, лишать точки опоры, подвергать моральным мучениям самого изощренного свойства, но убить его душу – невозможно. Во всяком случае, не всегда. Страх, голод, тотальная ложь проявляют в человеке самое худшее, но они же дают высокие примеры человеческого достоинства и доброты. И сколь бы ни были различными их судьбы и характеры – Лимонов, отпетый хулиган, убежденный, что успешная жизненная стратегия должна строиться на осознании враждебности окружающей среды, и Делоне, добрый и уступчивый аристократ, умевший потрясать души самых закоренелых преступников, рассказывая им евангельские притчи, – этих двух людей надо отнести ко второй категории. К тем, кто борется не только против произвола, но и против порождаемой им черной безысходности. И в тот момент, когда в стране, где сама мысль о сопротивлении, как казалось, похороненная навсегда, вдруг начинает проявлять робкие признаки жизни, их книги, на мой взгляд, придутся как нельзя более кстати, сообщив нам нечто главное, очень важное и не терпящее отлагательств. И то, что они хотят нам сказать, не должно остаться незамеченным – «ради нашей и вашей свободы».

Эммануэль Каррер

Р. S. Хочу заметить, что Вадим отрицательно относился как к личности Эдуарда Лимонова, так и к его творчеству. По словам господина Каррера, Лимонов описывает Вадима «с удивительной нежностью». В связи с этим вспоминаю такую шутку Вадима: «Если меня кто-то не любит, это непременно плохой человек, а если любит, то необязательно хороший. Это как в математике – условие необходимое, но недостаточное». Вот как сказались гены Деда, ученого-математика, Бориса Николаевича Делоне.

Ирина Белогородская-Делоне

Леонид Губанов умер в Москве в сентябре 1983 г. в 37 лет.