Ознакомительная версия.
От многих одесских купцов услышал я весьма нелестные отзывы для моих предшественников: мне объявили, что они во мне нашли «феномен», какого и не подозревали найти в России, т. е. что я предоставленный ими мне процент с товару просил зачесть уступкой цены в пользу казны, а чумаки, отвозившие серу и свинец, за расчет и данные каждому ярлыки с расчетом в буквальном смысле расцеловали мне ноги…
Сверх сих поручений предписано мне было осмотреть в Одессе заготовленные леса для починки старых и постройки некоторого количества новых лафетов, а также и самые лафеты, на поправку которых по смете предполагалось до 7 тыс. рублей. Лесов я вовсе не нашел и из числа 300 лафетов, для коих требовались дубовые новые оси, нашел только две оси (!) с изъяном, а прочие все отлично крепкие. Дубовые бревна для осей продавались по 35 рублей за бревно. В продолжение трех недель не было подвозу лесу, в котором ощущался сильный недостаток, то будучи сам на пристани, осматривая лежавший там лес, заметил, что лежащие там дубовые обрубки в 2,5 и 3 аршина длины – подходящая мера для осей и такой же толщины, как бревна, – могут с успехом и пользой для казны заменить самые бревна. Бревна длиной 3 сажени, как я выше сказал, стоили до 35 рублей штука, а каждый обрубок в 2,5 аршина от 2 до 3 рублей, следовательно, пользы имелось от каждого бревна с лишком 25 рублей, и, во-вторых, в обрубках была та выгода, что если где имелась порча, то могла быть видна тотчас с концов, а в бревне могла оказываться и в средине, почему дерево неминуемо должно было идти в брак. Вследствие сих обстоятельств я разъяснил директору рапортом мои предположения, избегая всего, что могло накликать беды на начальника крепостного штата, а в частном письме со всей откровенностью описал все остальное.
Здесь приведу кстати один случай по сему поводу. Полковник Облеухов, начальник крепостного штата, испугавшись открытого мной недостатка и обмана, пришел ко мне с выговором, «что я хочу его погубить, невзирая на большое семейство, состоящее из трех дочерей (красавиц), и уничтожить всю прежнюю его службу»; на отзыв мой, что я сделаю все, что укажет мне моя совесть, он бросился к начальнику таможенного округа, знакомому мне князю Трубецкому,[368] искать его заступничества, а тот прибежал ко мне с просьбой о бедном. В ту самую минуту, когда он взошел ко мне, я собирался запечатывать донесение и письмо мое к директору, то, не говоря ему ни слова, дал их прочесть князю и предложил ему, если он желает, то может их свезти и показать Облеухову для его успокоения. Через час после его отъезда растворяется дверь, и Облеухов – бух на колени. Я обомлел от удивления и конфуза!.. Починка лафетов вместо 7 тыс. рублей обошлась в 300 рублей, и Облеухов в следующем году получил Св. Владимира 3-й степени; о награде мне сказано будет ниже.
Настал разрыв с Турцией.[369] Граф Дибич потребовал от директора записки об общем положении артиллерийских частей, по крепостям южного края и Черного моря. Записка требовалась в 24 часа. Еще во время управления 1-м отделением я предвидел возможность подобного требования и для сего содержал потребные к тому сведения в таком порядке, что в несколько часов мог дать полный отчет, следовательно, записка поспела бы к сроку. Означенным округом после смерти подполковника Сигизмунда командовал генерал-майор Брамм – добрый, благороднейший, но вовсе не способный ни к чему человек, и как только объявлен был разрыв, то вместо Брамма отправлен был из Киева для управления крепостями того края генерал-майор Дидрихс, и не более как за два дня до предписания Дибича получено было от Дидрихса описательное представление насчет положения запасов и лафетов по всем крепостям, на которые в свой проезд он взглянул на лету. Само по себе разумеется, что донесение его не могло согласоваться во многом с моей запиской, и это заставило Игнатьева тотчас усомниться на счет верности моих соображений, и он тайком от меня поручил вовсе не сведущему столоначальнику, по донесению Дидрихса, справясь, однако же, с департаментскими сведениями, исправить мою записку. Эта операция продолжалась более трех недель, а между тем каждая почта приносила к директору дополнительные донесения к исправлению первых, и моя записка все более и более подтверждалась, так что через три недели она пошла в первоначальном виде. Не знаю, остался ли Дибич благодарным за ожидание. Здесь кстати расскажу, как у нас вообще все скоро делалось через переписку.
Начальник южного округа генерал-лейтенант Сиверс[370] тоже из опасения разрыва просил разрешения о снабжении разоруженных берегов Тамани и Фанагории по примеру прежних турецких войн. Департамент потребовал сведений от Оппермана, директора инженерного департамента, – что нужно туда? Тот сослался на Грейга,[371] которому в 1815 или 1816 г. высочайше подчинен был комитет в Севастополе об укреплении берегов. Грейг отозвался, что он ничего не знает, так как это дело относится собственно до инженерного департамента, а он располагает только берегами в Севастополе! Переписка длилась и длилась, Тамань и Фанагория во всю войну так и остались невооруженными: счастье наше, что имели дело с турками и хранились Божьим Промыслом.
В последних числах февраля 1828 г., я был командирован вторично в Одессу для закупки серы и открытия цен на свинец, и на сей раз отпущено мне было 50 тыс. рублей и сверх того предписано прежде ехать в Каменец-Подольск, где производилась отправка разных тяжестей в Измаил. Этому новому поручению чрезвычайно обрадовались бывшие мои товарищи, члены департамента, говоря, что в прошлом году в мирное время на ценах удалось мне выставить свое усердие, каково-то будет теперь – когда открылась война! Прислушиваясь к этим толкам, директор департамента предписал мне, если цены будут высоки в Одессе, ехать до Таганрога и где будет выгоднее, там и произвести покупку. На словах разрешено мне серу отправлять в мешках, а свинец дозволено купить испанский.
Во время пути на станции Боровичи ожидали проезда государя.[372] Его величество изволил прибыть на станцию вместе с принцем Оранским[373] часу в 11-м утра, и оба вышли из коляски полусонные. За четверть часа до их прибытия приехал один из генерал-адъютантов. Увидя, что несколько человек ожидают прибытия государя с прошениями, приказал всем удалиться от подъезда, говоря, «что грех на каждом шагу беспокоить государя, и без того уже озабоченного!», но я, как непроситель, остался на крыльце. Государь, выйдя из коляски, подошел ко мне, удостоив вопросом кто я куда еду и зачем и, сказав:
– Я знаю вас! – вошел в покои. Через полчаса приехал граф Бенкендорф[374] с генералом свиты принца Оранского и, найдя меня, все еще стоявшего на крыльце, спросил:
Ознакомительная версия.
