5
Смеясь, встречает человек рассвет,
И кажется, что день грядущий вечен,
Но все-таки по множеству примет
Мы узнаем, что наступает вечер.
А вечером задумчив человек,
Приходит зрелость мудрая и злая…
Но я поэт.
День для меня – как век.
И возраста я своего не знаю.
Я очень поздно осознал свой долг,
Мучительный, счастливый, неоплатный;
Я осознал,
Но я вернуть не смог
Ни дни, ни годы детские обратно.
Себе я много приписал заслуг,
Как будто время вдруг остановилось,
Как будто я лучом явился вдруг
Или дичком в саду плодовом вырос.
Могу признаться, мама, не тая:
Дороги все мои – твои дороги,
И все, что прожил, – это жизнь твоя
И лишь твои всю жизнь писал я строки.
Я – новорожденный в руках твоих,
И я – слезинка на твоих ресницах.
За частоколом лет мой голос тих,
Но первый крик тебе доныне снится.
Не спишь над колыбелью по ночам
И напеваешь песню мне, как прежде.
Я помню, как начало всех начал,
Напевы ожиданья и надежды.
Вхожу я в школу старую.
И взгляд
Скользит по лицам – смуглым, конопатым.
А вот и сам я, тридцать лет назад,
Неловко поднимаюсь из-за парты.
Учительницы руки узнаю —
Они впервые карандаш мне дали.
Теперь я книгу новую свою,
Поставив точку, отпускаю в дали.
О руки матери моей, сестер!
Вы бережно судьбу мою держали,
И вас я ощущаю до сих пор,
Как руки женщин всей моей державы!
Вы пестовали ласково меня
И за уши меня трепали часто.
В начале каждого большого дня
Вы мне приветливо желали счастья.
И вы скорбели, если вдалеке,
В безвестности
Я пропадал годами,
И вы о жизни по моей руке
Наивно и уверенно гадали.
Вы снаряжали нас для всех дорог,
Вы провожали нас во все скитанья,
Мы возвращались на родной порог
И снова говорили: «До свиданья»,
Когда коня седлает во дворе
В неблизкий путь собравшийся мужчина,
Его всегда встречает на заре
Горянка с полным до краев кувшином.
Чужая, незнакомая почти,
Стоит в сторонке.
Только это значит,
Примета есть такая,
Что в пути
Должна ему сопутствовать удача.
Страна родная! Думается мне,
Твой путь имел счастливое начало:
Октябрь, скакавший к счастью на коне,
С кувшином полным женщина встречала.
Она стояла молча у ворот,
Прижав к груди спеленатого сына,
И время шло уверенно вперед
И становилось радостным и сильным.
Октябрь перед последним боем пил,
Клинок сжимая, из кувшина воду…
Быть может, потому так много сил
И чистоты у нашего народа.
Шел человек за нашу правду в бой,
И мертвыми лишь падали с коня мы.
Но, Родина, ни перед кем с тобой
Мы голову вовеки не склоняли.
Не будет никогда такого дня,
Всегда беду мы одолеем злую.
И снова, низко голову склони,
Я эти руки женские целую.
Я у открытого окна стою,
Я солнце в гости жду ежеминутно.
Целую руку близкую твою
За свежесть нерастраченного утра.
Несу к столу, к нетронутым листам,
И щебет птиц, и ликованье радуг…
Бывало, мать, пока отец не встал,
Все приводила на столе в порядок,
Боясь вспугнуть его черновики,
Чернила осторожно пополняла.
Отец входил и надевал очки.
Писал стихи.
И тишина стояла.
На оклик: «Мать!» – поспешно шла она,
Чтобы принять родившиеся строки.
И снова наступала тишина,
В ней лишь перо пришептывало строго.
Все тот же стол, и тишина вокруг —
Здесь время ничего не изменило.
И добрая забота близких рук
Вновь не дает пересыхать чернилам.
Мне руки говорят:
«Пиши, поэт!
Пусть песня никогда не оборвется,
Пусть наступает каждый день рассвет,
И мысль всегда рождается, как солнце!»
И я пишу, пока писать могу,
И рано смерти многоточье ставить.
Но, словно след на тающем снегу,
Должна и жизнь когда-нибудь растаять,
Но песня не прервется и тогда,
Когда успею сотни раз истлеть я.
Она придет в грядущие года
Тревожным днем двадцатого столетья.
Потомки, позабывшие меня!
Отцов перерастающие дети!
Целуйте, низко голову склоня,
Как жизнь саму, родные руки эти!
Раиса Ахматова
(р. 1928 г.)
(перевод с чеченского)
Пусть славится вовеки доброта…
Не доброта бездумного терпенья,
Не доброта слепого всепрощенья,
А доброта зеленого листа,
Дороги дальней, позднего костра,
Глотка воды, куска ржаного хлеба…
Но пусть темнеет доброта, как небо,
Когда греметь грозе придет пора.
Чтоб защитить добро себя могло
От засухи бесплодного покоя,
Пусть доброта готова будет к бою,
И лишь тогда она повергнет зло!
«Откуда ты, хороший человек?..»
Откуда ты, хороший человек?
Откуда ты, прохожий человек?
Скажи мне имя все же, человек!
А может, это вовсе ни к чему:
Что имя даст поступку твоему?
Я безымянной доброту приму,
Я безымянной чистоту приму.
Ушел прохожий.
Знаю, носит он
Мильоны человеческих имен.
«Год висит на лапах ели…»
Год висит на лапах ели.
В каждой лапе – по неделе,
В каждой лапе – по метели,
В каждой лапе – по капели.
Иглы падают, как будто
Осыпаются минуты.
Незаметно, еле-еле,
Постарев, лысеют ели.
И однажды, после стужи,
У корней заблещут лужи,
И тогда недели, годы,
Словно иглы, канут в воду.
Опадет последний день.
Вместо ели – только пень.
Возле пня зазеленели
Три секунды новой ели.
«Когда заря раскинулась вполнеба…»
Когда заря раскинулась вполнеба,
Смывая зыбкий иней со стерни,
Представила я Землю как планету,
Увидела ее со стороны.
Я в небо шла неторопливым шагом,
Шла в тучах – грозовою бороздой.
Земля родная становилась шаром
И становилась синею звездой.
Я измеряла каждый шаг годами,
И вот шаги по вечности скользят.
Как на ромашке, на звезде гадала:
Вернусь, а может, не вернусь назад?
А рядом раздавался голос тонкий:
– Устала ты? Давай-ка подсоблю!
Наверно, это дальние потомки,
Которых я заранее люблю.
«Осенние листья подхвачены ветром…»
Осенние листья подхвачены ветром,
Бескрылые, в небе, как птицы, летят
За ветром попутным, в порыве заветном,
Не зная, что нету дороги назад.
Познав упоенье и дерзость полета,
Они не хотят вспоминать о конце,
И капли дождя, словно капельки пота,
Блестят запоздало на желтом лице.
Но ветер слабеет, и свист его глуше,
Совсем обессилев, он жмется к земле,
И листья садятся в просторные лужи,
Еще трепеща на умершем крыле.
Но чудится листьям внезапная небыль —
Что это не лужа, а все еще небо!
«Если очень хотеть и верить…»
