доставлен в поезд. Через некоторое время Крыленко и поручик В. Шиеур направились в Ставку, чтобы принять там дела. Духонин ехать отказался, заявив, что здесь, в поезде, он чувствует себя в большей безопасности.
А по городу уже разнеслась молва о бегстве Корнилова и о том, что под Жлобином уже идет бой с ушедшими из Быхова ударниками. На станции вокруг поезда Крыленко забурлила толпа солдат и матросов. Взобравшись на площадку вагона, какой-то человек в матросской форме хрипло и надсадно кричал: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов тоже… Всех выпускают, но этот-то (т. е. Духонин. — Г. И.) не должен уйти!»
Как только Крыленко, находившемуся в Ставке, донесли, что толпа на станции требует выдачи Духонина, он, Шнеур и еще один офицер бросились в машину и выехали на станцию. Они успели: Духонин еще находился в поезде. Крыленко пробился к своему вагону, поднялся на площадку и начал говорить. Он просил собравшихся не пятнать себя самосудной расправой, уверял, что Духонин будет отправлен в Петроград, где предстанет перед судом, наконец, прямо заявил, что только через его труп кому-либо удастся «дотронуться до Духонина». Казалось, что горячее обращение Крыленко сделало свое дело. Толпа постепенно стихала. Кто-то еще требовал, чтобы Духонина хотя бы вывели на площадку, показав, что он здесь, но Крыленко решительно отверг эти требования. Тогда кто-то закричал: дайте хотя бы духонинские погоны, пусть отряд, идущий под Жлобин в бой с ударниками, знает, что сам Духонин в надежных руках. Крыленко и генерал С. Одинцов, приехавший с ним из Петрограда для приема дел Ставки, решили, что выполнение этой просьбы может окончательно разрядить обстановку. Вошли в купе к Духонину, попросили у него погоны «для спасения жизни». По свидетельству С. Одинцова, он отказался. Тогда Одинцов сделал это сам, Духонин не сопротивлялся. Когда погоны были отданы стоявшим у вагона солдатам, уже поредевшая толпа разошлась.
Примерно через полчаса Крыленко и Одинцов решили возвратиться в Ставку. Одинцов зашел к Духонину и в ответ на просьбу не оставлять его одного дал слово, что очень скоро вернется и будет сопровождать его до Петрограда. Когда Крыленко и Одинцов вышли на площадку, они увидели, что у вагона снова собралась толпа. Снова Крыленко и вышедший комиссар отряда С. Рошаль начали уговаривать ее разойтись. Крыленко позднее рассказал, что на этот раз его удивило спокойствие обступивших вагон, их готовность прислушаться. По-видимому, это была уловка. С противоположной стороны на площадку вагона ворвалась группа солдат и матросов. Крыленко, Одинцова и Рошаля отбросили в сторону. Через несколько минут все было кончено. Труп Духонина был выброшен из вагона на поднятые вверх штыки…
В тот же день Крыленко издал обращение к солдатам об овладении Ставкой. В нем говорилось: «Не могу умолчать о печальном акте самосуда над бывшим главковерхом генералом Духониным, — народная ненависть слишком накипела, несмотря на все попытки спасти его, он был вырван из вагона на станции Могилев и убит. Причиной этому послужило, накануне падения Ставки, бегство генерала Корнилова… С самым строгим осуждением следует отнестись к подобным актам; будьте достойны завоеванной свободы, не пятнайте власти народа. Революционный народ грозен в борьбе, но должен быть мягок после победы». Увы, не всегда эти призывы находили отклик. Гражданская война разгоралась, ценность человеческой жизни катастрофически падала. Появилось много расхожих выражений, обозначающих расстрел, «высшую меру». Пожалуй, одним из первых было «отправить в штаб к Духонину»…
* * *
Трудно сказать, почему Корнилов избрал для себя необычный и тяжелый путь на Дон: походным порядком с неминуемыми боями предстояло пройти несколько сот верст. А ведь он, как Деникин и другие генералы, вполне мог «раствориться» в солдатской массе, хлынувшей на юг и восток, и более безопасно добраться до Новочеркасску. Это тем более справедливо, что, как мы увидим чуть ниже, ему в конце концов именно так и пришлось поступить. Остается предположить, что выбор «исхода» из Быхова имел вполне- прагматическую «подкладку»: уходя на Дон, Корнилов предвидел свою роль «вождя» и заранее позаботился о необходимом ореоле. И действительно, уход Корнилова из «быховской тюрьмы» поздней осенью 1917 г., ночью и его десятидневный поход во главе Текинского полка надолго остались одним из событий, «легендировавших» историю «белого дела».
Быховские поэты капитаны А. Брагин и В. Будилович даже написали стихи, посвященные Текинскому полку и его походу с Корниловым.
Слава вам, текинские джигиты,
Вы России гордость сберегли.
Подвиг ваш отныне знаменитый
Вспомнит летопись родной земли.
Это творчество Брагипа.
Не отставал и Будилович:
Он (т. е. полк. — Г. И.) от врагов коварной мести
Вождя Корнилова спасал,
Поход тяжелый совершал,
Готовый смерть принять на месте…
И он погиб в борьбе кровавой,
Свой до конца исполнив долг…
Однако проза похода намного отличалась от «поэтических» видений быховских виршеслагателей.
Революционные отряды сразу же начали преследование ушедших из Могилева ударных батальонов и текинцев во главе с Корниловым. В нескольких боях ударники, прорывавшиеся на Доп, были сильно потрепаны и наконец в начале декабря разбиты и рассеяны под Белгородом. А Текинский полк (из Быхова ушли 400 всадников и 24 офицера), стремясь как можно дальше оторваться от возможного преследования, делал максимально длинные переходы, почти по 80 верст в сутки.
Поход оказался крайне тяжелым, так как многое не было предусмотрено. И без того плохие дороги обледенели, а коней в Быхове не успели перековать. У всадников не было теплой одежды. Из Быкова взяли с собой небольшой обоз, но солдаты-обозники, многих из которых заставили идти с полком чуть ли не шашками, после первых же переходов сбежали. Хуже всего оказалось то, что местное население враждебно встречало полк. На станциях, в селах и на речных переправах уже были расклеены объявления с призывом о поимке бежавших корниловцев. Дважды крестьяне-проводники преднамеренно сбивали полк с пути, заводя его в болотистые места и лесные чащи. Приходилось возвращаться назад, понапрасну теряя силы. Вслед за обозниками постепенно начали «исчезать» небольшие группы всадников и даже отдельные офицеры. Никто не знал, что с ними: то ли они бежали, то ли пленены, то ли убиты. Так, по неясной причине не вернулся поручик Рененкампф, высланный с небольшой командой на разведку под городом Сураж. Это произвело тяжелое впечатление на весь полк.
26 ноября у села Писаревка наткнулись на засаду и, попав под кинжальный пулеметный огонь, врассыпную бросились назад. Лошадь Корнилова понесла так, что он никак не мог ее остановить. С большим трудом остановил ее подскакавший ротмистр Натансон. Еле-еле
