— Хватит! — уверенно заявил Крамаров. — Одного боюсь, что не смогу говорить по-английски без акцента. Хорошо, что американцы в акцентах не разбираются! Я проверял! — радостно воскликнул Савелий. — Для них акцент одинаков — что русский, что немецкий, что польский… Смогу играть все роли иностранцев… Но хотелось бы не дурачиться на сцене, а играть… Надоело идиотничать дома. Мне иногда казалось, что меня перебрасывают из фильма в фильм, как подкидного дурака. Мало кто понимал меня: Евстигнеев, Вицин, Леонов… Но здесь с чего-то начинать надо, Миша?
Шемякин посуровел и надвинул защитного цвета шапочку на лоб:
— Мои картины привез в Америку деляга и здорово нажился на них. Уже вслед за картинами явился я… Бывает, я проклинаю этого человека, бывает, благодарю… Не в нем дело, а в стране, откуда мы прибыли, в нашей ситуации здесь. С чего-то начинать надо. Но так, чтобы не было стыдно за свою работу. Я иногда делаю набросок картины и по желанию заказчика дорисовываю ее.
Савелий задумался, а потом рассказал Шемякину о сюжете фильма, где есть шанс отсняться. Шемякин просил дважды рассказать о роли, которую предлагают Савелию, и сдвинул брови:
— Не стыдно, Савелий. Не Гамлет, но и далеко не Чапаев. Соглашайся, Савелий!
Они расстались, не зная, что судьба еще сведет их серьезно и соединит их имена навечно.
Я не знаю, кто проложил путь Савелию в первый его американский фильм «Москва на Гудзоне». Что, какие его качества — знаю. Искрометный, неповторимый крамаровский юмор. Но талант иногда нужно показать, помочь ему проявить себя.
Одна версия говорит, что в Голливуде существует просмотровый зал, где в течение шести минут каждый желающий может показать, на что он способен в искусстве. После этого ему дадут ответ, характеристику его способностей, если их заметят, и рекомендацию, где и как их применить в творчестве. Из этого зала вышел и вскоре завоевал Америку одессит Яков Смирнов, переделавший одесские анекдоты на английский лад. Будем откровенны: покорил он отнюдь не университетскую Америку, а простой люд, принимавший на ура грубоватые одесские анекдоты. Но вечно это своеобразное надувательство продолжаться не могло, и имя Якова Смирнова мало кто теперь помнит в Штатах. Кстати, великий одессит Леонид Осипович Утесов обожал свой город как город, но любил Одессу Веры Инбер, Катаева, Ильфа и Петрова, Ойстраха, Багрицкого и не любил Одессу артельную — жуликоватую и хамскую, в которой еще до сих пор кое-что осталось от бандитских замашек Мишки Япончика и юмора старого Привоза — центрального рынка. И если эта Одесса в своей массе ныне переместилась на Брайтон-Бич и нашла своего актерского героя в лице Бориса Сичкина, которому в интервью нашему телевидению ничего не стоило обругать Шварценеггера, как плохого актера, «блеснуть» шутками типа «Я живу в престижном районе — ни одного белого», утверждающего, что в «юморе немножко грязно должно быть», то она не смогла «прописать» там Савелия Крамарова. Он давно вырос из юмора советских комедий, и если Борис Сичкин для омоложения покрасил свои волосы в черный цвет, забыв французскую пословицу о том, что «крашеным мужчинам верить нельзя», то Савелий Крамаров, вообще уважительно относящийся к профессии актера, все мысли направил на то, чтобы прорваться в американское кино. Возможно, он показал свой ролик в просмотровом зале Голливуда и оттуда проник на съемки фильма, где требовался актер русского типа на роль кагэбэшника, сопровождающего в Штатах гастролирующих там советских музыкантов. По другой версии, его рекомендовал на съемки фильма один из его участников и друг Савелия актер Илья Баскин. Я все-таки склоняюсь ко второй версии и считаю, что поклонники нашего кино должны быть благодарны Илье Баскину. Сюжет фильма незатейлив, но современен. Советский саксофонист просит политического убежища в Штатах. Но стать музыкантом в американском джазе, даже весьма среднем, довольно трудно. По этому поводу существует забавный и взятый из жизни анекдот. Солист-саксофонист нашего эстрадного оркестра Всесоюзного радио и телевидения остался в Штатах, но на работу его никуда не брали. Тогда он в сердцах сказал директору одного из ресторанов о том, что его не берут в оркестр, потому что он русский. «Подождите меня несколько минут», — сказал директор ресторана, вышел на улицу и вернулся с негром, который сыграл на трубе небольшую импровизацию. Пораженный его блестящей игрой, наш бывший солист от удивления выпучил глаза. «Это — не музыкант, — объяснил ему директор. — Я просто попросил негра с улицы сыграть нам небольшую вещь».
В фильме герой много репетирует и совершенствует свою игру, наконец добивается успеха, к тому же влюбляется. Фильм идет по проторенному пути, но в памяти остаются не его довольно примитивные коллизии, а три сцены с участием Савелия Крамарова. Первая — с его вылезающими из орбит глазами, при обозрении массы невиданных продуктов в обычном супермаркете. Далее — он же при исполнении служебных обязанностей героя на коленях ползет за музыкантом, попросившим политического убежища, и умоляет его остаться. Карьера кагэбэшника под угрозой, но он, забыв о своей тайной миссии, выдает себя, слезы застилают его глаза. Фигура его смешна и трагична. «Останься! Что ты делаешь со мной?!» — вырывается крик из его души. И наконец блестящая точка фильма: герой идет по улице, и камера наплывает на лоточника, торгующего хот-догами. Мы видим помолодевшее, озаренное человеческой радостью лицо Савелия. Это бывший «сопровождающий» артиста.
— Куда я мог уехать без тебя?! — восклицает и улыбается он.
Зал аплодирует. И не только неожиданной развязке сюжета. Я заметил, что у каждого выдающегося комика своя улыбка: недоуменная от превратностей жизни у Фернанделя; несколько глуповатая и нервная до гротеска у Луи де Фюнеса, отражающая в комической форме зачастую далекий от здравого смысла мир; у Пьера Ришара — умная и грустноватая, идущая от души, ищущей выхода из трудных ситуаций, а наша российская жизнь, где элементарные человеческие понятия перевернуты с ног на голову, оказалось, заставляла глаза Никулина от удивления происходящим буквально лезть на лоб. У Савелия Крамарова улыбка ближе к никулинской, тоже порою с оттенком изумления, но в большей части искрящаяся оптимизмом, животворной силой, заставляющей зрителя смеяться раскованно, как и сам артист. Еще раз повторяю: юмор — обратная сторона трагедии, и советское бытие так зарядило Савелия иронией, радостью жизни как таковой, что он не только выжил в ней, но и стал популярным и любимым артистом, не позволил растоптать себя, свое достоинство и снова родился как артист в другой стране, где киноискусство не только любят, но и боготворят его. Будет возможность — еще раз посмотрите его заразительную, потрясающего воздействия улыбку в конце фильма «Москва на Гудзоне». Артист не только играет совершенно новую для себя роль, о которой даже не мог мечтать в России, где она вообще не могла возникнуть, поскольку чекисты в советских фильмах подавались только как суперпатриоты и самоотверженные герои, хотя, как-ныне показывает едва открытая чекистская статистика, немало их оставалось за рубежом и предавало родину.
