Западногерманская печать сообщала о переговорах в Москве под кричащими, но соответствующими действительности заголовками типа: «Ключ к воссоединению отдан Москвой Бонну». СССР отказался от самого эффективного рычага влияния на состояние германских (и европейских) дел. Началась гонка между «объединением снизу», которое уже осуществлялось усилиями демонстрантов на улицах ГДР, а также стараниями западногерманских политиков, и определением внешних условий германского единства – гонка, которую СССР не мог не проиграть, поскольку Франция и Великобритания, чувствовавшие себя обманутыми в надеждах на согласованные действия с Москвой, отказались от сопротивления германскому объединению и тон единой западной линии стала задавать сама ФРГ, поддерживаемая США. ГДР потеряла почву под ногами и практически сразу после парламентских выборов 18 марта стала встраиваться в боннский кильватер. Вместе с планом Модрова была фактически выброшена на свалку истории и концепция общего европейского дома. Каким образом можно что-то строить, когда времени для этого заведомо не оставалось? Позже Модров констатировал с горечью: «Ни интересы Советского Союза, ни интересы его бывшего союзника ГДР не были всерьез учтены. Из формулы 4+2 Геншер и Шеварднадзе сделали 2+4. Внешние условия объединения, относительно которых Горбачев неделю назад [при встрече с Модровым] утверждал, что они являются делом четырех держав, были также отданы в руки ФРГ. А уж она-то сумела распорядиться ими»[150].
В сложившейся обстановке мнение берлинского посольства совсем перестало интересовать Москву. Разумеется, сотрудники советского диппредставительства в Берлине продолжали собирать и анализировать всю доступную информацию, разрабатывали рекомендации и предложения относительно дальнейших действий СССР, пытались на месте смягчить последствия решений Центра, которые они воспринимали как «не совсем адекватные». Однако чем дальше, тем больше их деятельность приобретала характер провинциальной самодеятельности, которая никого не трогает и никого не интересует. В мае 1990 года, вопреки народной мудрости «Коней на переправе не меняют», был отозван посол СССР в ГДР. Вместо В.И. Кочемасова, за плечами которого стоял богатый опыт государственной работы (с 1962 по 1983 год он был заместителем председателя Совета министров РСФСР), в Берлин в июне 1990 года прибыл карьерный дипломат Геннадий Сергеевич Шикин. Он относился к той небольшой группе молодых чиновников МИД, которых стал активно продвигать Шеварднадзе, рассчитывая в дальнейшем на них опереться. Германист Шикин полтора года пробыл послом в Австрии, откуда и был переведен в ГДР.
Если Кочемасов считал долгом ежедневно информировать сотрудников о настроениях в московских верхах и о содержании своих контактов с руководством страны пребывания (конечно, кое о чем он умалчивал, но и того, что он сообщал, было достаточно, чтобы люди могли ориентироваться в стремительно менявшейся обстановке), то новый посол свел общение с дипломатами посольства практически к нулю. Видимо, выполняя полученные перед отъездом из Москвы инструкции, он также сократил до минимума объем направляемой посольством в Центр срочной информации. Впрочем, дипломатический состав и без того чувствовал полную невостребованность своей работы. Нам оставалось только по возможности успокаивать наших немецких коллег-дипломатов, вообще представителей ГДР, нервничавших перед лицом явного равнодушия Москвы к их дальнейшей судьбе. Помню, я использовал в этих беседах казавшийся мне тогда неопровержимым довод о том, что вывод полумиллионной Западной группы войск займет не меньше десятка лет, в течение которых ГДР должна будет продолжать существовать.
Профессионалы центрального аппарата МИД СССР стремились в оставшиеся недели и месяцы обеспечить в договорном порядке, чтобы действительно «с немецкой земли не исходила война», чтобы послевоенные границы были неприкосновенными, чтобы германская территория не использовалась внешними силами, чтобы объединенная Германия не входила в НАТО. Однако сценарий «два плюс четыре» парализовал активность советской дипломатии, поскольку фундаментальные договоренности должны были оставаться делом немцев (читай: ФРГ), обязанных лишь «консультироваться с четырьмя державами». В рамках этой конструкции Советский Союз все чаще оставался в одиночестве.
16 февраля Гарри Гилмор поделился своими впечатлениями от воздействия уступок Москвы на настроения в госдепартаменте США, который воспринял их как подтверждение правильности решения безоговорочно поддержать Гельмута Коля. «В Вашингтоне считают, – говорил Гилмор, – что все предрешено; ни остановить, ни замедлить воссоединение нельзя; все прежние вопросы потеряли значение; сейчас самое главное – не раздражать немцев, обеспечить хорошие отношения с будущей единой Германией, делать все, как хочет Коль. До сих пор нет окончательного ответа [из Вашингтона] на продолжение «берлинской инициативы». Удалось получить согласие на обсуждение вшестером воздушного сообщения с Западным Берлином, но затянулось согласование с Бонном (Бонн хотел бы постепенной отмены воздушных коридоров и линии идентификации, то есть границы между ФРГ и ГДР). Похоже, что Гельмут Коль ведет дело к ликвидации четырехстороннего статуса Берлина («Как совместить его с ролью Берлина как столицы?») и ликвидации военного присутствия четырех держав в городе. Если не будет военного присутствия, не будет и политического».
Гилмор придерживался мнения, что США и СССР объективно «заинтересованы в сравнительно длительном переходном периоде, в течение которого сохранялся бы статус Берлина (скорее как символ). Войска четырех стояли бы там с официальной задачей обеспечить (absichern) планомерное воссоединение Германии с соблюдением всех выработанных условий. В бушующем море изменений Берлин играл бы роль якоря стабильности на весь переходный период. Момпер – за такое решение, Коль – против». Гилмор опасался, что позиция Коля определит линию Вашингтона и предлагал, чтобы Горбачев и Шеварднадзе обратились по этому вопросу к американскому руководству. Но Москве было не до Берлина и его статуса. К тому же только несколько человек в советских верхах вообще понимали, что это такое – четырехсторонний статус Берлина и как можно его использовать для обеспечения интересов СССР. Ни Горбачев, ни Шеварднадзе к их числу не относились.
Попытки МИД СССР начать параллельные консультации по вопросам объединения Германии в четырехсторонних рамках или на двусторонней основе (СССР-США, СССР-Великобритания, СССР-Франция) не дали результатов. Идея трехсторонних контактов (США-СССР-ФРГ) также не реализовалась. После фундаментальных уступок Горбачева интереса к консультациям с СССР ни у кого не осталось. Да, видимо, и тогдашнее советское руководство рассматривало подобные консультации скорее как бесполезную потерю времени.
