имею в виду Номуру, японского посла в Вашингтоне, который вполне открыто сказал, что министр иностранных дел говорит слишком много, потому что это производит хорошее впечатление в Японии, а движет им личное честолюбие. Номура сказал, что Япония не может позволить себе такие амбициозные планы, какие вынашивает Мацуока. Ситуация в Европе ухудшается все больше, и, следовательно, Япония и Соединенные Штаты должны работать вместе для сохранения мира. Относительно поездки Мацуоки в Берлин Номура сказал, что это всего лишь дань вежливости по отношению к германскому правительству и что воинственные заявления, которые делал Мацуока по пути в Берлин, не стоит принимать всерьез. Это не вполне удовлетворило государственного секретаря Корделла Халла. Он рассказывал нам, что ответил Номуре: «Вы должны понимать, что кокетничанье Мацуоки с „Осью“ и его громкие заявления по пути в Берлин в сочетании с концентрацией японских военно-морских и военно-воздушных сил рядом с Индокитаем и Таиландом производят очень плохое впечатление здесь в Америке».
Как я уже сказал, эти интересные разговоры, о которых мы ничего не знали, происходили в Америке в то же самое время, когда Мацуока беседовал с Гитлером в Канцелярии.
Несмотря на разочарование Гитлера от реакции Мацуоки на его предложение о нападении на Сингапур, Мацуока сказал нам, что такое мероприятие требует детального рассмотрения в соответствующих инстанциях, а на это требуется месяца три. Будучи осторожным министром иностранных дел, он предпочитал рассчитывать на шесть месяцев. Эти растянутые сроки, выдвинутые Японией, стали еще одним разочарованием для нетерпеливого Гитлера.
Таким образом, переговоры ничего не дали для основного интереса Германии – участия Японии в войне против Англии. В последующих беседах Риббентроп часто пытался вытянуть из Мацуоки конкретное обещание, но азиатская осторожность оказалась не по плечу тупоголовому вестфальцу.
В рамках своего визита Мацуока виделся с Герингом в Каринхалле и прилежно выслушал такие же речи, какие звучали в беседах с Гитлером и Риббентропом, хотя те же мысли, может быть, выражались более искусно.
Каринхалле стал еще более обширным. Проходя по его загроможденным коридорам, можно было подумать, что находишься в музее. В кабинете Геринга с громоздкими стульями и величественным письменным столом и особенно в громадном холле с толстыми потолочными балками низенький человечек из Японии казался еще меньше, чем в Берлине. Когда мы расселись в роскошной столовой, одна стена которой была сплошь стеклянной, казалось удивительным, что Мацуока, утонувший в своем кресле, вообще виден из-за стола, уставленного массивным серебром и цветами. Окружающая обстановка, похоже, слегка подавляла Мацуоку. Он задумчиво устремил взор на зимний пейзаж за огромным окном. Глядя на покрытые снегом верхушки сосен Шорфхайде, казавшиеся филигранным узором на фоне серого мартовского неба, он сказал мне: «Это напоминает мне картины, которые мы любим в Японии. Этот изумительно тонкий рисунок заставляет меня почувствовать тоску по дому. И напоминает мне о моем имени, потому что, знаете, Мацуока означает по-японски „сосновый холм“».
Господин «Сосновый холм» проявил также большой интерес к букетам на обеденном столе. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы во время официального визита гости обращали столь большое внимание на подобные вещи. Его любовь к природе проявлялась и в другом: он рассказал мне, что ему особенно понравилось отведенное ему помещение взамен Бэльвю потому, что хотя замок и находился в центре города, но стоял в большом парке и «можно было слышать пение птиц». «Вечером я иногда смущаю часовых возле дома, – наивно поведал он мне, – потому что гуляю в ночной рубашке по террасе и слушаю птиц».
Я улыбнулся про себя, представив эту картину с министром иностранных дел могущественной Японии, от которой в Берлине ждали, что она незамедлительно нападет на Сингапур!
Замечания Мацуоки в тот день не ограничились красотами природы. Он вдруг наклонился ко мне, чтобы его не услышали остальные, и сказал: «А вы знаете, за границей говорят, что он (и показал на нашего хозяина) сумасшедший?»
Я, разумеется, знал об этих историях, но сделал удивленное выражение лица, как предписывал дипломатический обычай в таких ситуациях, – в юмористических газетах оно обозначается вопросительными знаками над удивленным лицом. Он, должно быть, увидел мой вопросительный знак, потому что пододвинул свой стул чуть ближе и сказал: «О да, это вполне правдоподобно. Всюду показывают документы институтов по изучению мозга, в которых упоминается его имя», и он постучал двумя крохотными пальцами левой руки, вероятно, по японскому обычаю, чтобы довести суть дела до сознания собеседника.
Я ничего не сказал, так как прилагал все усилия, чтобы сохранить серьезный вид в этой комичной ситуации. Подобные слова, сказанные в праздничной обстановке почетным гостем, сидящим напротив хозяина за очень большим, к счастью, столом, могли быть равнозначно переданы только Уолтом Диснеем в фильме о Микки Маусе при соответствующем саксофонном сопровождении. Мое несколько затянувшееся молчание и лицо, на котором промелькнуло выражение боли, объясняемое теми усилиями, которые я прилагал, чтобы сохранить серьезность, вызвало сочувствие со стороны доброго господина «Сосновый холм», который постарался утешить меня, сказав: «Но это ничего не значит. Многие в Японии то же самое говорят обо мне. Они говорят: “Мацуока сошел с ума!”»
Беда редко приходит одна – это многозначительное высказывание посланца с Востока совпало с одним из тех моментов, которые часто случаются на таких приемах, когда не находят, что сказать соседу. В этой тишине явственно прозвучали сказанные по-английски выразительные слова «Мацуока сошел с ума!» Естественно, все стали спрашивать, о чем это он, и мне пришлось сменить навыки переводчика на умение дипломата, чтобы с улыбкой объяснить, что мы обсуждали, как сыны Страны восходящего солнца покидали Лигу Наций, – и я с облегчением смог открыто рассмеяться.
Само собой, Геринг водил Мацуоку по дому. Хозяин, как большой ребенок, показывающий свои владения младшему товарищу по играм, с гордостью демонстрировал собранные им сокровища: картины, гобелены, предметы античного искусства, скульптуры, ценную старинную мебель. Геринг провел его по всему дому, начиная от погреба, где когда-то показывал герцогине Виндзорской, теперь Елизавете Арденнской, как работает массажный аппарат, и где теперь кроме всего прочего имелся отличный плавательный бассейн. «Надеюсь, никто из этих джентльменов в их красивых мундирах не поскользнется и не упадет туда!» – прошептал мне Мацуока с усмешкой. Потом мы прошли в большую комнату на первом этаже, где была установлена модель железной дороги.
«Здесь триста квадратных ярдов, – доложил Геринг, подошел к пульту управления и запустил «Летучего голландца» – отличную модель немецкого экспресса. Поезд, казалось, ехал так же ровно, как настоящий. – Путь составляет тысячу ярдов длиной, и есть еще сорок электрических сигналов», – рассказывал большой «мальчик»
