отчуждения. Чиновная среда не только злословила, но и жила ожиданием, когда безродный выскочка будет вынужден допустить какую-либо ошибку. Не только худородное происхождение, но и тот факт, что он оказался во главе ряда ключевых, «хлебных» должностей, неизбежно вовлекали Нащокина в эпицентр конфликтов особого рода. Эта его деятельность, пресекающая погоню иных за наживой, множила недовольство, порождая надуманные обвинения, жалобы, клевету.
По этому поводу в своих мемуарах Сэмюел Коллинс приводит такой пример: «В прошлом году переводчик, служивший у персидских купцов, обвинил Нащокина перед царем по делу, касавшемуся упомянутых купцов и производившемуся в Посольском приказе. Царь поручил Нащокину все купеческие дела и разбор и решения тяжб между торговцами, с тем, что если несправедливо будет кто-либо на него жаловаться, то неумолимо будет за то наказан. Царь сдержал свое слово, и когда жалоба оказалась ложной, ренегат был жестоко высечен кнутом» [55].
В сферу ответственности Посольского приказа входило обеспечение связей с исповедующими православие народами Греции, Болгарии, Придунайских княжеств, со Святой землей, с арабскими христианскими конфессиями. На деле политико-дипломатические отношения с Востоком занимали лишь малую часть внимания ведомства. Куда более хлопотным и трудоемким был вопрос о паломниках, прибывавших на Русь с христианского Востока за помощью и защитой. Со времен крушения Византии гонения на христиан, попытки обратить их в ислам в турецких и персидских владениях не прекращались. Карательные акции, разорение обителей, насильственное обращение в мусульманство заставляли многих христиан бежать на единоверную Русь. Масштабы этого паломничества заметно возросли, когда в православном мире стала распространяться молва о русском царе Алексее Михайловиче — истовом богомольце, единственном православном государе, радетеле и защитнике всех христиан. На Русь потянулись депутации из традиционных православных центров, направляли сюда свои стопы и многочисленные бродяги, просившие подаяния «ради Христа». Как бы ни были рискованны, сложны, длительны переходы, паломники, наводняя Русь, находили пристанище в церквях и монастырях, однако конечной целью для большинства из них была Москва.
Шли они туда не с пустыми руками. Их главную ценность составляли реликвии из древних христианских храмов и святилищ, где их дальнейшее нахождение было под угрозой. Главным образом это были предметы церковного обихода, в том числе и мощи святых, своей историей восходящие к раннему христианству, а то и ко времени самого Иисуса Христа. Их побудительным мотивом было не только забота о сбережении духовных ценностей, но и надежда получить за это вознаграждение. Обладание священными атрибутами в ту пору стало своеобразной модой. Пример подавал сам царь Алексей Михайлович, в свое время выкупивший у греков целую коллекцию освященных церковных предметов. Одно из особо ценных приобретений царя — гвоздь, пронзивший тело казненного палачами Иисуса Христа. Гвоздь этот якобы был найден в Палестине святой Еленой, супругой византийского императора Константина, которая в IV веке направилась туда в поисках свидетельств жизни и страданий Иисуса Христа. Хранившийся в Грузии гвоздь был привезен в Москву царевичем Арчилом, находился в Успенском соборе, а совсем недавно, в 2008 году, был снова передан православной церкви из запасников музеев Кремля.
Начиная с середины XVII века Руси становилось все труднее выполнять эту благотворительную миссию, поскольку поток паломников постоянно возрастал, нуждающихся в помощи прибывало все больше и больше. Это вынуждало власть сдерживать, регулировать этот процесс. Необходимо было также определять, какие из доставляемых реликвий подлинные, а какие поддельные, дающие смекалистым пришельцам с Востока возможность заработать на легковерии русской власти. Так, дьякам Посольского приказа пришлось разбирать получившее огласку дело греческих монахов, торгующих «подкладными», то есть фальшивыми христианскими святынями, в том числе и такими, к которым якобы прикасалась рука самого Спасителя. Ордину-Нащокину было поручено проследить ход расследования этого канительного, кляузного дела.
Дьяки Посольского приказа вынуждены были становиться экспертами, набираясь опыта, вырабатывали некоторые приемы, навыки общения с владельцами ценностей. Это в ряде случаев помогало выявлять подделки среди предъявляемых раритетов. В таких случаях общение с «дароносителями» нередко заканчивалось конфликтами, скандалами, поскольку разоблачение лишало их единственного шанса нажиться, обеспечить свое существование на чужбине. Расследование, проведенное дьяками Посольского приказа, обнаружив явные подделки, обвинило пришельцев в изготовлении и сбыте фальшивых святынь. Монахов-греков, учитывая преступно-греховный характер их деятельности, было велено выслать из страны.
* * *
Между тем напряжение на внешнеполитическом направлении не ослабевало. Соглашение в Андрусове стало важным, но далеко не завершающим этапом в урегулировании отношений Руси и Речи Посполитой. Более того, вслед за его подписанием обнажилась череда проблем, решение которых требовало немалого времени и усилий. Закрепление итогов войны, вытекающих из Андрусовского договора, отвлекало первого министра от актуальных проблем внутреннего жизнеустройства. Наиболее насущное здесь состояло в том, чтобы запустить механизм новых таможенных правил, налоговых процедур, открывающих перспективы роста торговых связей с заграницей. Новоторговый устав, автором которого был Ордин-Нащокин, выдвигая на первый план приоритеты национальной экономики, содержал комплекс протекционистских мер, которые существенно меняли атмосферу в торгово-экономическом сообществе. Однако и в этом давали о себе знать невежество, саботаж торгового «болота», приспособившегося к прежним, ущербным для государственных интересов реалиям. Критическое настроение в местных торговых кругах поддерживалось саботажем иностранцев, для которых новые условия означали утрату некоторых прежних привилегий.
Виновником этих проблем опять-таки делался не кто иной, как Ордин-Нащокин, бескомпромиссный и упорный в продвижении новаций. Ему приходилось отбиваться от злопыхателей, распускавших слухи и домыслы, которые легко подхватывались консервативной элитой. Не имея должного сословного положения и необходимой полноты полномочий, Ордин-Нащокин именно в этом видел одну из главных причин противодействия ему как со стороны придворной знати, стоявшей во главе приказов, так и со стороны заседавших в этих приказах чиновников. В. О. Ключевский писал: «Старое родовитое боярство пренебрежительно смотрело на массу провинциального дворянства. Ордин-Нащокин был едва ли не первым провинциальным дворянином, проложившим дорогу в круг этой спесивой знати». Свойственные бюрократической иерархии саботаж, волокита в явном и скрытом виде действовали парализующе, сдерживали продвижение распорядительных мер.
«Они службишке нашей мало доверяют… У нас любят дело и ненавидят, смотря не по делу, а по человеку, — говорил он про недостаточную высоту своего положения, что было особенно важно для человека, находящегося во власти. — Думным людям никому не надобен я, не надобны такие великие дела! Откинуть меня, чтобы не разорилось мной государственное дело! Как в московском царстве искони, так во всех государствах посольские дела ведают люди тайной ближней думы, во всем освидетельствованные разумом и правдою. А я холоп твой, всего пусть и все дни службы своей плачусь о своем недостоинстве. У такого дела пристойно быть из ближних бояр: и роды великие, и друзей много, во всем пространный промысел имеют и жить умеют, и
