эдакие разудалые частушки».
В интервью «Радио-50» Чиж сказал: «Я здесь оставил какую-то часть самого себя — от этого уже никуда не деться. И каждый раз, когда буду приезжать в Харьков, знаю: такие чувства накатят, такая ностальгия попрет...»
Отъезд Чижа комментировали по-разному. «Наш город в очередной раз (сколько их было до того — Женя Кошмар, Захар Май — даже вспоминать не хочется) упустил шанс перестать быть околицей шоу-бизнеса», — писала газета «Событие».
— Одни говорили: «О, наконец-то попса ушла, и “Разные” будут играть настоящую музыку!» — вспоминает Влад Уразовский, харьковский рок-фотограф. — Другие говорили: «А что теперь слушать, если Чижа там нет?..» Я тогда Чижа спрашивал: что будет дальше, после Питера. Он: «Дальше — Амстердам».
Часть IV. «...И компания»
В Москве рок-н-ролла нет. В Питере иначе. Ленинград — это город, который стоит на болотах. Туда слетаются все крылатые.
Константин Кинчев
Этот город давит на грудь. Тупым ножом вонзается в плоть и вращается там, вызывая не столько боль, сколько удивление. Удивление от того, что ты знаешь — все должно быть не так! Грязные сумерки, толпы «коллежских асессоров» с авоськами бегут по своим потным конурам. Кузнечный рынок. Кучи мусора. Из уставших ларьков скалит свои иностранные зубы чудовище Виспосникерсонатс. От самого метро преследует звук скрипки, выпрашивающей денег до пенсии... И над всем этим старые фасады домов нависают и ухмыляются, мол, видели мы, дружок, и похлеще. Полностью теряешь связь времен. Что за гоголевская мистерия? Ан нет, вот стоит видавший виды «BMW», дверь широко распахнута, хозяин что-то укладывает понадежнее внутри, а на волю, на воздух из динамиков автомобильного стерео рвется:
Я выпил бы водки,
Забил бы косяк и курил,
Я даже ударил бы в вену холодной иглой...
Только б не видеть блядей на углу,
Только б не слышать урлы в подворотнях... [93]
Хозяин, наконец закончив работу, поправляет спортивные брюки, завязывает шнурок на сверкающем «Reebok», хлопает дверцей и, поддав газу, исчезает в надвигающихся сумерках.
А. Иоссариан. «Птица вольная», журнал «FUZZ», март 1995
Что происходило в 1994 году в рок-мире Питера, куда ехал Чиж?
Город напоминал больного одинокого старика, который ходит под себя. Былая державная строгость и позолота слезли — остался, как пел БГ, «только грязный асфальт». Культовый «Сайгон» закрылся, теперь там продавали дорогую итальянскую сантехнику. Ленинградский рок-клуб превратился из «штаба рок-революции» в прокатно-концертное агентство. Легендарная «Камчатка», где когда-то кочегарили Башлачев с Цоем, стала обычной котельной. По вечерам возле нее собирались пьяные подростки, чтобы хором поорать песни «Кино» и растащить на сувениры кучу угля.
Мажорная молодежь переживала «кислотно»-клубный бум. Когда на город опускалась ночь, питерские клабберы вперемешку с бандитами спешили в модный «Тоннель» или в помещение Планетария, чтобы оттянуться под долбежку «техно» и «хауса». Зрелище было сюрреалистическое. Известный промоутер рассказывал: «Приезжали ребята из Детройта, где зародилось техно как движение, и они были удивлены: “Всё, как у нас, только непонятно, почему так много гангстеров — это же альтернативная культура, «техно», а в России это всё приобрело вид такой, знаешь, гангстерской веселухи...”»
Добиться полного релакса «прогрессивной молодежи» помогали кокаин и таблетки «экстази», быстро вытеснившие старую добрую коноплю. («Мода на наркотики была такой мгновенной и острой, — вспоминал середину 1990-х журнал “Ровесник”, — что статьи про то, к какой музыке какой наркотик уместен, стали появляться уже чуть ли не в “Работнице”».) Неслучайно на клубные вечеринки регулярно врывались «люди в масках» — сотрудники милицейских спецподразделений.
На другом музыкальном полюсе буйно расцвели кабацкий шансон и «ненапряжная» попса. По итогам 1994 года фаворитом публики стал не «Аквариум», «ДДТ» или «АукцЫон», а их землячка Таня Буланова — в стране было продано (без учета пиратских копий) почти 200 тысяч ее аудиокассет.
— Рокеры растерялись, — вспоминает рок-критик Андрей Бурлака. — Что делать, было непонятно. У рок-групп тогда было очень мало концертов, потому что это дорогостоящее мероприятие — нужно везти кучу музыкантов, аппаратуру. А попса брала на гастроли только фонограмму и кошелек для гонораров. К тому же в ситуации экономического падения людям, даже молодым, было трудно и страшно. Рок-н-ролл в тот момент особого позитива не давал.
Многим тогда казалось, что в последнее десятилетие XX века на условном пьедестале, состоящем из 5–6 российских «рок-динозавров», не появится больше никаких новых имен. Нужен был прорыв, чтобы появилось new generation. Но молодая поросль русских рокеров вместо того, чтобы развивать традиции «отцов» и «старших братьев», в массе своей ударилась в модный «гранж» — психоделический панк-рок с садомазохистскими текстами.
Рассказывая об этом стиле, заявившем о себе в 1987–1988 годах в американском Сиэтле, журнал «FUZZ» в декабре 1993-го напечатал статью с характерными подзаголовками: «Предчувствие перемен» и «Возвращение хиппи?». «Музыканты, играющие гранж, — сообщал автор, — стараются вернуть на сцену старый гитарный звук, работая с гитарными приставками типа “фузз” и “вау-вау”, имитируя при этом манеру игры, практиковавшуюся в роке конца 60-х — начала 70-х годов. Снова возвращаются “развернутые” гитарные соло, эффектные “запилы”. Всё это сдобрено нарочито “грязным” саундом...» Возвращаются не только музыкальные формы 60-х, но и модные «прикиды» тех лет. Широкие балахоны, брюки «клеш», длинные волосы — чем длиннее, тем лучше, вязаные шапочки а-ля хиппи.
Но сходство с эпохой Вудстока было чисто внешним. Изменилось самое главное — настроение. Место вселенской любви заняли всеобщая подавленность и депрессия.
Было непонятно: рок-н-ролл то ли жив, то ли лжив.
* * *
30 апреля 1994 года Чиграковы вышли на перрон Московского вокзала. Их встретил Олег «Оливер» Львов и привел в свою коммуналку на Миллионной улице, буквально в двух шагах от Эрмитажа и по соседству с Институтом культуры, где когда-то учился Чиж.
В квартире было три комнаты. В одной жили соседи, в другой была прописана старушка, которая наведывалась туда раз в год, в третью заселился Чиж с семьей.
— Вскоре пришел контейнер: они привезли с собой старый телевизор, шкаф, у которого отваливались дверцы, даже швабру, — вспоминает Оливер. — Я говорю об этом потому, что на тот момент не до конца представлял, как они бедствовали в Харькове. Первое время я думал, они приходят к нам в гости, потому что, может, больше пойти не к кому. А оказалось, они приходят просто поесть, потому что у них не
