Было непросто. Вначале даже тяжело. Вот какую характеристику написали на нового политработника тамошние военные начальники: «Черновой работы чурается. Военные знания весьма слабые. К людям относится не одинаково ровно. Склонен иметь любимчиков». Ну, правдоискатели! Если б они знали, кем он станет!
Потом-то спохватились, стали собирать боевую биографию по зернышку. Хотя сначала никак это ни у кого не складывалось. Поскольку политработник Брежнев, увы, ни в каких крупных и решающих сражениях участия не принимал. Было, конечно, одно, ну, не решающее, помельче, это когда 18-я армия удерживала чуть ли не целый 1943 год некий плацдарм под Новороссийском, который в оперативных сводках называли «Малая земля». Собственно говоря, на Малой земле воевала вовсе не армия, а лишь некоторые ее части. А штаб армии, как и политотдел, располагались, естественно, на Большой земле, от боев далеко.
Но полковник Брежнев бывал на Малой земле. Бывал. Два раза. Один раз с бригадой ЦК партии, показывал, как тут все устроились, второй — для вручения партийных билетов и наград солдатам и офицерам. Незадача.
Нет-нет, стоп! Однажды наш полковник, уже теплый, вышел на палубу, поскользнулся и упал с сейнера в море, откуда его в бессознательном состоянии выловили матросы. Ну!
Тут же свистнули журналистов. Такой был в «Известиях» знаменитый Сахнин, он тут же приступил к работе над книгой «Малая земля». Так! — сказал Сахнин. На самом деле сброшенный взрывной волной в море полковник Брежнев сам влез на борт корабля. Нормально! Не-ет, — подумав, сказал Сахнин, — мало. Он влез сам, и помог выбраться из воды контуженному матросу. Грубо говоря, спас человека. Круто! И все равно еще — нет! Он прыгнул в море, чтобы спасти матроса! Вот!
И понеслось. Знаменитый Анатолий Аграновский сочинил книгу «Возрождение», знаменитый Мурзин из «Правды» — «Целину», образовалась трилогия. Леониду Ильичу тут же вручили Ленинскую премию. «За выдающиеся достижения в литературе».
После войны на груди генерал-майора Брежнева светилось четыре ордена и две медали. А к концу жизни ему было вручено орденов и медалей больше, чем Сталину и Хрущеву, вместе взятым. А за спасение матроса ему четыре раза присвоили звание Героя Советского Союза. По правилам, правда, присваивать можно было лишь три раза, но разве спасение матроса того не стоило?
Кстати, когда о подвиге, совершенном Леонидом Ильичом, узнал весь прогрессивный мир, то награды пошли со всех сторон. Он все получал и получал звания Героя и прочие высшие ордена всех социалистических стран. Его награждали орденами даже страны Латинской Америки и Африки. А как организатор и вдохновитель нашей Победы он был награжден высшим советским боевым орденом «Победа», который вручался лишь крупнейшим полководцам и лишь за выдающиеся победы в масштабах фронтов или групп фронтов.
Всего получилось больше двухсот орденов и медалей! И все надо было цеплять на парадный китель. Беда! Хоть на спину вешай!
При таком количестве высших боевых наград Леонида Ильича нельзя было оставлять в звании генерал-лейтенанта. Надо было привести положение в соответствие с действительностью. И в 1976 году, запоздало, конечно, но что уж тут, Брежневу было присвоено звание маршала СССР.
На встречу с ветеранами 18-й армии (а они ничего еще не знали) Брежнев вошел в плаще, войдя, скомандовал: «Внимание! Идет маршал!» И вдруг как скинет плащ, а под ним полный маршальский мундир. Среди ветеранов произошла немая сцена. А Леонид Ильич объяснил им застенчиво: «Дослужился!»
Простой он был и незатейливый человек и любил незатейливых людей, ими себя всегда окружал. И, став генсеком, все равно ими себя окружал. Например, был у него парикмахер Толя. Приходить должен был дважды в день: брить и укладывать прическу, у Леонида Ильича волосы росли хорошо. Это все из воспоминаний охранника. Но Толя часто запаздывал, а то и вообще не приходил, потому что все свободное время пил водку. Леонид Ильич волновался, вскипал: «Если еще раз повторится, сейчас же позвоню, чтоб выгнали!» Но когда Толя являлся, сизый от похмелья, Леонид Ильич спрашивал его лукаво: «Ну, стаканчик опрокинул?» — «Да побольше», — отвечал Толя мрачно, берясь за опасную бритву и принимаясь скрести щеки генеральному секретарю ядерной державы. И когда доходил до шеи, охрана каменела и отводила глаза.
Говорил Леонид Ильич на суржике, но это его не беспокоило, потому что суржик был, так сказать, языком элиты. Поскольку практически вся элита была с Украины. Ученым филологам приходилось объяснять народу, что имел в виду руководитель, сказавший некое неожиданное правительственное словцо, и тогда оно уже входило в обиход. Однажды Леонид Ильич зачитывал подготовленную ему бумагу про новую находку ученых-социалистов, которую они называли «развитый социализм». Он же произносил, естественно, «развитой». Среди профессоров произошла некоторая пауза, а потом в «Правде» появилась статья академика от марксизма-филологизма, где академик объяснил народу, что Леонид Ильич вовсе не случайно так говорит. Просто помимо «рАзвитого» социализма существует еще и «развитОй», это разные социализмы. Второй вид — круче. К нему стремимся. Еще бы они с ним спорили, если Леонид Ильич был уже награжден Золотой медалью Карла Маркса от АН СССР как классик марксизма-ленинизма.
Нравилось Леониду Ильичу читать всякие речи и доклады, телевидение показывало это всей стране. По всем трем каналам. Говорят, что, когда заработал четвертый канал, все пробовали переключаться на него, но там на экране уже сидел человек со строгим лицом и говорил: «Я тебе попереключаю!» Скандал произошел лишь однажды, когда страна, слушая любимого вождя, вдруг обалдела, потому что вместо привычного текста раздалось какое-то пение и Генеральный секретарь забубнил замогильным голосом: «И ныне, и присно, и во веки веков!» Оказалось, что в это время по проклятой новой кнопке шел какой-то фильм из старинной жизни, кого-то там венчали в церкви или хоронили и звук оттуда попал на соседние каналы. Ну, уволили виновных и далее уже никто не сбивался.
Лишь однажды он изменил себе, отправившись выступать во Францию, где все очень любят ораторское мастерство. И представьте себе, Леонид Ильич придумал, как выйти из положения. Он попросил написать ему речь покороче и выучил ее наизусть. На приеме в Елисейском дворце все им просто любовались. И хотя он половину речи забыл, а вторую перепутал, да и говорил невнятно, никто этого не заметил, поскольку переводчик тоже выучил эту импровизацию наизусть и шпарил ее взволнованно и с подъемом.
