вечером 28 ноября Совнарком принял суровый декрет, согласно которому «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов»
{69}. ВЦИК большинством голосов (150 против 98 при 3 воздержавшихся) утвердил декрет, приняв резолюцию, подтверждающую «необходимость самой решительной борьбы с… кадетской партией».
Обращаясь теперь к этому декрету, видишь, что его властно продиктовал Совнаркому и ВЦИК калединско-корниловский Дон. Кадеты имели там более десятка организаций, через которые были тесно связаны с донской казачьей верхушкой. Они вели активную работу по переброске офицеров и юнкеров в Новочеркасск, доставке туда денег; многие из кадетских лидеров (Милюков и др.) вскоре сами потянулись на Дон, где приняли участие в формировании Добровольческой армии, в выработке ее политической программы. Они также активно содействовали осуществлению калединской программы объединения казачьих областей в «Юго-Восточпый союз» и установлению контактов Дона с Южным Уралом, где в начале ноября антисоветский мятеж поднял А. Дутов. Данные обо всем этом уже тогда имелись в распоряжении Советского правительства, и жестокие слова «враги народа» были произнесены…
20 декабря Совнарком постановил открыть Учредительное собрание 5 января 1918 г. На рассмотрение и санкцию собрания предполагалось представить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В соответствии с ней Россия объявлялась Республикой Советов, учреждаемой на основе свободного союза народов. Частная собственность на землю отменялась, и земля без выкупа передавалась крестьянам. Объявлялось о начале национализации банков, фабрик, заводов, железных дорог. Провозглашалась политика мира. Что в этой декларации содержалось такого, что могло стать неприемлемым для членов Учредительного собрания, если они действительно были привержены интересам социализма и демократии, если они, как сами уверяли, хотели завершить революцию не только политическими, но и социальными завоеваниями?
ЦК левых эсеров принял постановление, в котором говорилось, что отношение партии к Учредительному собранию будет всецело зависеть от решения им вопросов о мире, земле, рабочем контроле и власти в духе завоеваний Октября, в духе декретов II съезда Советов.
Решающий день близился. Как говорил на заседании ВЦИК Г. Зиновьев 22 декабря, большевики видели «в тяжбе Учредительного собрания и Советов исторический спор между двумя революциями — революцией буржуазной и революцией социалистической». Но надежда на мирное решение этого спора не исчезла.
3 января ВЦИК и Петроградский Совет призвали жителей столицы в день открытия Учредительного собрания сохранять полное спокойствие, порядок и не принимать участия в каких-либо манифестациях. Однако напряженность была крайне высокой.
Еще в дни Октября лидер правых эсеров В. Чернов в речи на 10-й Петроградской конференции партии заявлял, что эсеры «всегда держались за Учредительное собрание и во имя его всенародно заявляли: если кто посягнет на него, он заставит нас вспомнить о старых методах борьбы с насилием…». А на 4-м съезде партии, проходившем в конце ноября — начале декабря, тот же Чернов и другой лидер правых эсеров — А. Гоц вновь угрожали террором, если, как они говорили, будут предприняты попытки «узурпации прав Учредительного собрания». На поверку, однако, все это скорее оказалось сотрясением воздуха. Организовать вооруженную борьбу в защиту Учредительного собрания правые эсеры не смогли.
Они пытались вести работу в Семеновском, Преображенском полках и броневом дивизионе, расположенном в казармах Измайловского полка. Выпускали газеты «Серая шинель» и «Простреленная серая шинель» с противобольшевистскими материалами и карикатурами на большевистских лидеров. Но работа эта фактически оказалась бесплодной. Еще меньшие результаты были достигнуты в рабочей среде. «Не довольно ли было пролито братской крови? — говорили рабочие. — Надо подумать не о том, чтобы ссориться с большевиками, а как с ними сговориться…»
Однако демонстрации по призыву «Союза защиты Учредительного собрания» все же состоялись: среди городской публики, а также среди части солдат, да и рабочих нашлось немало, для которых лозунг «Вся власть Учредительному собранию» по-прежнему представлялся высшей демократической ценностью. Собравшись на Марсовом поле, демонстранты по Литейному проспекту двинулись к Таврическому дворцу. В столкновениях с красногвардейцами, солдатами и матросами, подчиненными Чрезвычайному штабу, созданному «для защиты власти Советов от всех покушений контрреволюционных сил», 9 человек были убиты и 22 ранены. Тяжелый, трагический инцидент.
* * *
Собрание пытался открыть старейший его член — эсер С. Шевцов. Однако Я. Свердлов властно взял председательский звонок в свои руки. Он зачитал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», предложил обсудить и принять, начав тем самым разработку «коренных оснований социалистического переустройства общества». В зале Таврического дворца сидели в подавляющем своем большинстве социалисты — эсеры, меньшевики, близкие им общественные и политические деятели. Правые члены Учредительного собрания, за редким исключением, на заседание не явились: кадеты были объявлены врагами народа и некоторые из них уже подверглись аресту, другие скрылись. Таким образом, Учредительное собрание являлось социалистическим: по предложению большевика Скворцова-Степанова после открытия его Я. Свердловым все присутствовавшие поднялись и запели «Интернационал», хотя, как вспоминал секретарь собрания эсер М. Вишняк, пели нестройно, вразброд и ужасно фальшивили. Но это лишь штрих. Главное заключалось в другом: социалистическому Учредительному собранию Совнарком и ВЦИК предложили программу, открывавшую путь к социализму.
На трибуну поднялся В. Чернов, избранный председателем Учредительного собрания. Он говорил о безвозмездной передаче земли крестьянам, о всеобщем демократическом мире, о «великой воле к социализму трудовых масс России». Чернов констатировал, что «страна показала небывалое в истории желание социализма». 7 января «Правда» писала, что в речи Чернова «были сплошные (словесные, правда) уступки советской платформе: тут был и мир, и земля, и рабочий контроль…». А горьковская «Новая жизнь», корреспондент которой находился в Таврическом дворце, 6 января признала еще определеннее: «…устами избранного председателя оно (Учредительное собрание. — Г. И.) провозгласило такую программу, изложение которой прерывалось криками: «Это большевистская программа!»
Значительная часть правых эсеров реагировала на речь своего лидера сдержанно, если не отрицательно. Говорили даже, что он пытался «подыграть» большевикам. Один из эсеровских учредиловцев писал позднее: «Председатель своей речью посадил нас в такие калоши, из которых нам, пожалуй, уже никогда не выбраться». Но Чернов видел дальше: он сознавал, что ничего другого, кроме программы СНК и ВЦИК, трудовая Россия не примет.
Чернову отвечал Н. Бухарин. Он говорил, что призывы Чернова к социализму — это всего лишь общие слова, а большевики хотят не только говорить о социализме, по хотят его осуществлять уже сегодня, сейчас. Перед каждым из нас, заключал Бухарин, «стоит один вопрос:…с кем мы будем — с Калединым, с юнкерами, с фабрикантами, купцами, директорами учетных банков, которые поддерживают саботаж, которые душат рабочий класс, пли будем с серыми шинелями, с рабочими, солдатами, матросами, будем с ними идти плечо к плечу, разделяя всю их участь, радуясь их победам, скорбя их поражениям, смаянные единой волей социализма…»
На
