в основном реакционная военщина. Спасать Керенского в конце октября двинулся монархист генерал Краснов. В Москве с Советской властью яростно сражались отряды юнкеров. Организовать военное сопротивление новой власти пыталась корниловско-духонинская Ставка. А с конца ноября наиболее реальной угрозой для Советской власти стал калединско-корниловский Дон, политически поддержанный «общественными деятелями», ядро которых составляла партия кадетов.
Просчет эсеро-меньшевистского, а точнее, эсеровского большинства Учредительного собрания состоял в том что оно, упоенное своей парламентской победой, не видело всей опасности реально сложившейся ситуации. Здесь не могли, а лучше сказать, не хотели понимать, что если они займут позицию, враждебную Октябрю, то на деле их лозунг «Вся власть Учредительному собранию легко превратится в лозунг всего антибольшевистского лагеря, в том числе калединско-корниловско-кадетской контрреволюции. Л. Керенский, который в январе 1918 г. (накануне открытия Учредительного собрания) нелегально перебрался в Петроград, впоследствии признал: «Лозунг «Вся власть Учредительному собранию» теперь (т. е. в конце 1917 — начале 1918 г. — Г. И.) имел только смысл, как объединяющий призыв для всех, кто готов был продолжать борьбу с узурпаторами» (так Керенский именовал большевиков).
В такой ситуации Советская власть имела все основания либо отсрочить созыв Учредительного собрания, введя в действие демократическое «право отзыва», либо даже вообще не допустить его созыва. Еще в 1903 г. на II съезде партии Г. В. Плеханов говорил, что успех революции — высший закон. «…Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент… то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели» {65}. Успех революции — высший закон! Люди, для которых революция была смыслом и целью их жизни и которые только вчера совершили ее, не могли думать иначе, как бы сегодня ни относиться к этому.
Послушаем страстные речи, произносившиеся на первом объединенном заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, Петроградского Совета и Чрезвычайного крестьянского съезда, состоявшемся 15 ноября. Вот голос Марии Спиридоновой, лидера партии левых эсеров, искренности которой верили миллионы крестьян и солдат, верил В. И. Ленин. Вся ее трагическая и героическая жизнь революционерки была тому порукой. В 19 лет — покушение на тамбовского губернатора за репрессии против крестьян. Арест. Надругательства пьяных казаков. Сибирская каторга. Надорванное здоровье. Спиридонову освободил Февраль. Революция стала ее судьбой. Теперь она говорила: «Мы пойдем вперед к священному будущему… Нас будет поддерживать ненависть к рабству, к позору эксплуатации. Но ни одна лишь ненависть будет нас вести к нашим идеалам. В своей груди мы будем нести и жалость ко всем угнетенным, надежду на то светлое будущее, в жертву которому мы принесем все, что сможем, и жизнь, и, может быть, даже и честь… Наши чистые идеалы помогут нам перед входом в новое царство свободы и труда сбросить грязные одежды вражды, вражды между братьями».
От имени большевистской фракции выступил Л. Троцкий: «В течение сорока месяцев гибнут миллионы жизней, пропадает здоровье десятков миллионов в окопах, в грязи, в болезнях, сильнее и сильнее ширится голод. Где выход народу? Русская революция указала этот выход».
Взволнованно говорил Сташков, член президиума крестьянского съезда: «Не могу описать своей радости. От удара правды разлетелись врата адовы. Поздравляю вас всех с воскресением к повой жизни, свободной.
Да здравствует революция, да здравствует земля и воля!»
Революция — это правда, разрушившая ворота ада, это воскресение человека, путь к новой жизни, в которой восторжествует братство людей. Так думали, так чувствовали ее творцы. Поставить на одну доску реальные завоевания революции, достигнутые ценой огромных жертв, и «парламентские формальности», отражавшие к тому же вчерашний день революции, ее уже «перевернутую страницу», они не могли. В. И. Ленин в речи на II съезде Советов крестьянских депутатов выразил это на языке, понятном миллионам простых крестьян: «Я скажу вам то, что вы все знаете: «не человек для субботы, а суббота для человека» {66}. Это означало, что, если Учредительное собрание станет препятствием революции и тем самым фактически протянет руку ее главному врагу — калединско-корниловскому Дону, революция пройдет мимо Учредительного собрания. На заседаниях ЦК Н. Бухарин прямо ставил вопрос: созывать или не созывать Учредительное собрание? Высказывалось мнение, согласно которому надо устранить кадетов, открыто противопоставивших себя Советской власти, а левую часть собрания объявить революционным конвентом. Решено было дать Учредительному собранию шанс.
По срокам, установленным Временным правительством, Учредительное собрание должно было открыться 28 ноября. За два дня до этого Совнарком принял постановление, согласно которому Учредительное собрание сможет начать работу только после прибытия в Петроград 400 его членов, т. е. примерно более половины; открыть собрание должно было лицо, уполномоченное Совнаркомом. ВЦИК подавляющим большинством голосов утвердил этот декрет. Однако в антибольшевистских кругах поднялся невероятный шум: «это уловка Ленина и его товарищей», «большевики хотят отсрочить или вовсе сорвать созыв Учредительного собрания». В. II. Ленин отвечал: «Не занимайтесь чтением в сердцах, мы ничего не скрываем. Мы сказали, когда будут 400 человек, мы Учредительное собрание созовем…» {67}
Но оставшиеся на свободе министры и товарищи (заместители) министров Временного правительства обратились из подполья с заявлением, в котором говорилось, что именно они являются «единственной законной властью» и потому назначают созыв Учредительного собрания на 28 ноября. Городской голова Г. Шрейдер, выполняя это «постановление», 28-го открыл «высокое собрание», на котором присутствовали… 43 депутата. Они, конечно, не могли признать себя «в законном составе», но антисоветские и антибольшевистские речи лились там рекой. В тот же день Сенат призвал всех должностных лиц правительственных, городских и земских учреждений не выполнять «незаконных велений комиссаров из Смольного». У Таврического дворца, где должно было собраться Учредительное собрание, состоялась антисоветская демонстрация.
Все яснее становилась неизбежность конфронтации между Советской властью и сторонниками Учредительного собрания. Впоследствии видный эсер В. Зензинов утверждал, что, получив большинство в Учредительном собрании, правые эсеры стали «работать не для себя, а для всей страны», отказались от партийной и встали «на государственную точку зрения». На деле же, почувствовав себя «законными хозяевами» «хозяина земли русской», они собирались пожать весь антибольшевистский урожай. В созданный ими в конце ноября «Союз защиты Учредительного собрания» допускались в основном лишь представители «революционной демократии»; кадеты (за исключением нескольких гласных городской думы), как откровенно правые элементы, оставались вне этого «союза». Но это был политический маневр: правые эсеры пытались «очистить» лозунг «Вся власть Учредительному собранию» от калединско-кадетской окраски. В. И. Ленин, разоблачая этот маневр, писал в те дни: «Лозунг «Вся власть Учредительному собранию»… стал на деле лозунгом кадетов и калединцев и их пособников» {68}.
Поздно
