- Кто решил?
- Ну, была санкция соответствующих руководителей завода. По моему докладу.
Полбин нетерпеливо ткнул носком сапога комок снега.
- Что же вы докладывали, товарищ инженер-майор?
Нибахов помолчал. Потом заговорил, глядя бесцветными глазами поверх головы Полбина куда-то вдаль, прислушиваясь к своим словам:
- Видите ли, я считаю, что эти решетки вам не так уж необходимы. Самолет рассчитан на пикирование, но в массовом порядке еще не освоен...
- А кто же его будет осваивать? - перебил Полбин.
- Я исходил из убеждения, - невозмутимо продолжал Нибахов, - что вы будете в основном применять сбрасывание с горизонтального полета. Я думаю, сейчас, на войне, когда так дорого время, трудно экспериментировать, да еще в полукустарных условиях. "Петляков" и без того достаточно сложен в эксплуатации.
"Так, так. Учи нас дорожить временем, - со злостью думал Полбин, глядя в лицо Нибахову. - Вишь ты, полукустарные условия... Отвели целую войсковую часть в тыл, дали отличный аэродром, квартиры, а он - "трудно экспериментировать". В белых перчатках, чтоли, на пикирование летать? Создавать каждый раз комиссию из десяти человек? "Сложен в эксплуатации"! Пашкин не более грамотен, чем ты, инженер, а через месяц он всю машину до последней заклепки знать будет."
Полбин вдруг вспомнил, на кого походил Нибахов своей манерой говорить. Это был Рубин, начальник УЛО летной школы... Такая же убежденность в неотразимости своих доводов и такое же непонимание того, что на месте топтаться нельзя...
Он готов был уже наговорить Нибахову резкостей, обвинить его в срыве боевой подготовки летчиков, но подумал, что перед ним просто заблуждающийся человек, привыкший говорить то, что говорят все, кто его окружает. Значит, дело серьезное... И он сказал:
- Вы, инженер-майор, оказывается, Краткого курса не знаете...
- Почему? - опешил Нибахов.
- Не знаете четвертой главы. А в ней говорится о неодолимой силе нового!
Нибахов открыл рот, чтобы ответить, однако промолчал. Воронин, ожидавший, что разговор примет более бурный характер ("Ну, сейчас командир сделает из него лепешку", - думал он, слушая разглагольствования Нибахова), сказал:
- Собственно говоря, дело поправимое. Самолет товарища Нибахова здесь. Надо слетать на завод и доставить решетки.
- А кто мне лишний рейс санкционирует? - встрепенулся Нибахов.
- Я договорюсь с командованием, - ответил Полбин. - А на завод, Воронин, полетите вы.
В тот же день Полбин был в Москве, в штабе Военно-Воздушных Сил. Полковник, начальник одного из управлений, сказал ему, что Пе-2 действительно пока еще применяется чаще всего для бомбометания с горизонтального полета и поэтому на заводе не особенно следят за тем, чтобы все машины были оборудованы приспособлениями для пикирования. Полбин язвительно заметил: "Пока еще? А когда же пикировать будем? После войны?" Полковник ответил спокойно: "Вам все карты в руки. Осваивайте пикирование. В следующих партиях ни одной машины без тормозных решеток не будет".
Покончив с делами, Полбин прошелся по Москве. На улицах было людно и шумно. На стенах домов часто попадались стрелки с надписью "бомбоубежище", по мостовым, возвышаясь над толпами пешеходов и потоком автомашин, проплывали серебристо-голубые аэростаты заграждения, транспортируемые на грузовиках с прицепами. Но никто с тревогой не поглядывал на безоблачное небо, люди, спокойно разговаривая, шли по своим делам или стояли в очередях у троллейбусов. Нигде не было видно разрушений, следов бомбардировки.
"Да, это вам не Лондон и не Париж, - подумал Полбин, вспомнив хвастливые слова одного пленного фашистского летчика, сказавшего, что "Юнкерсы" не оставят от Москвы камня на камне. - Пусть фашисты бахвалятся своей доктриной Дуэ, ничего у них не вышло и не выйдет."
Ему вспомнились также слова полковника из ВВС: "Москва - единственная европейская столица, которая имела действительно надежную, непроницаемую защиту с воздуха."
"Есть и наша маленькая доля в этом деле", - подумал Полбин, решив, что по возвращении на аэродром нужно будет непременно собрать летчиков и рассказать им о впечатлениях, которые оставила у него военная Москва.
Перед тем как ехать на аэродром, где его ждал У-2, Полбин позвонил в Покровское-Стрешнево.
Ответила Галина. Она сказала, что Федор на фронте, командует группой легких ночных бомбардировщиков. Где именно, она не знает, но во всяком случае далеко от Москвы, может быть под Воронежем. Сама она работает на оборонном предприятии. С женской непосредственностью она сообщила, что Саша давно перестал носить очки и готовится в танкисты. Почему в танкисты, она не знает... "Очень, очень жаль, что вы не можете заехать, Иван Семеныч, - сказала она. - В следующий раз, как только попадете в Москву, непременно загляните, слышите - непременно!" Полбин неуверенно пообещал, сказав, что не знает, когда будет этот следующий раз.
На свой аэродром он вернулся во второй половине дня. Заходя на посадку, прежде всего бросил взгляд в тот угол, где утром стоял пузатый транспортный самолет со множеством окошечек вдоль фюзеляжа. На нем привозили (запасные части к "Петляковым", он же должен был доставить с завода тормозные решетки. Самолет стоял яа месте.
"Молодец Воронин, уже обернулся, - подумал Полбин. - Что ж, если все карты нам в руки, возьмемся за дело. Проиграть с такими козырями нельзя."
Он ощущал большой душевный подъем. В нем пробудился азарт летчика-инструктора, для которого главными были две вещи: во-первых, обучить полетам на новой машине всех до единого, не допустить никаких "отчислений" по неспособности; во-вторых, обучить в самые сжатые сроки, сократив даже сроки, официально установленные в приказе командования. Такие задачи он ставил перед собой и раньше, в бытность инструктором летной школы. Тогда его, кроме всего прочего, подхлестывало чувство соревнования, желание опередить товарищей-инструкторов и показать "высокий класс работы". Теперь он понимал, что на него возложено дело государственной важности: шли ожесточенные бои с фашизмом, фронту нужны были летчики. Каждый выигранный день и даже час приобретал значение исключительное.
Однако не сразу все пошло удачно. К вечеру начал падать снег. Он валил непрерывно, густыми огромными хлопьями. Задолго до наступления темноты машины, двигавшиеся по аэродрому, зажгли фары и ездили на малой скорости, поминутно сигналя. Барометр падал.
Глава XVIII
Там, где сейчас спокойно текут воды Волго-Донского канала и чайки оглашают небо над степью резкими криками, летом 1942 года шли жестокие, небывалые по своему напряжению, кровопролитные бои.
Позорно провалившись с планом захвата Москвы фронтальным ударом на центральном направлении, гитлеровское командование решило прорваться к Волге, перерезать коммуникации, связывающие центр страны с Кавказом, затем развить наступление на север и выйти в тыл советской столице. Сосредоточив на юге огромное количество войск, немцы нацелили свои главные силы на Сталинград. По их плану он должен был пасть двадцать пятого июля.
