Городские часы пробили девять. Молодой человек, еще не остывший от недавнего волнения, поплелся на службу.
Город давно проснулся. По улицам ходили женщины в черных шалях — без шляп. (В Англии последняя прачка или деревенская жительница выходят на улицу не иначе, как в шляпке. Даже цыганки — и те носят шляпы!)
На почте ко мне подошел высокий, прямой старик и сказал мне строго и просто:
— Пишите мне телеграмму, — и не дожидаясь моего согласия, продиктовал: — «Килдайсарт. О'Селливану. Везти ли телят на базар или оставить их дома».
После высоко просвещенной Англии меня даже тронул этот экземпляр неграмотности, невежества. Старик напомнил мне родную мне Россию…
Мой утренний знакомый был прав. Доки Лимерика оказались необычно тихими. Ни гулкой брани, ни выкриков. Добродушные грузчики вели за работой тихую беседу, столь несвойственную людям их профессии: будто старушки у камина.
Если в воздухе и слышались здесь какие-нибудь крики, то они принадлежали чайкам, галкам и воронам, носившимся над доками.
Снежно-белые и черные птицы мелькали над водой и кружились над мачтами парусных судов, прибывших издалека.
Верблюд сказал:
— Я рад, что у меня длинные ноги и длинная шея. Это очень удобно.
Свинья сказала:
— А я рада, что у меня короткие ноги и короткая шея. Это гораздо удобнее. Верблюд сказал:
— Давай поспорим. Если ты окажешься права, я отдам тебе свой горб. Свинья сказала:
— Давай. Если ты окажешься прав, я отдам тебе свой пятачок!
— Ладно! — сказала свинья.
— Идет! — сказал верблюд.
Они пошли вместе и остановились у сада. Сад был обнесен низкой оградой, а калитки не было. Верблюд, не долго думая, вытянул шею и стал срывать с веток сладкие плоды. А свинье ничего не досталось.
Верблюд позавтракал и сказал свинье:
— Ну, кто из нас прав?
— Пойдем дальше! — сказала свинья.
Пошли дальше и пришли к огороду. Вокруг огорода была очень высокая ограда, а калитка была очень низенькая. Свинья вошла в огород и стала есть вкусные овощи, которые росли на земле. А верблюд не мог войти и остался за оградой.
Свинья пообедала и, выйдя из калитки, сказала верблюду:
— Ну, кто из нас прав?
Спорили они, спорили да и порешили, что верблюд останется со своим горбом, а свинья со своим рылом.
Я учился в английском колледже. Был у нас рыжий студент, потомок древних ирландских королей. Звали его Инчикуин. Ему было всего шестнадцать лет. Мы с ним учились вместе целый год, а никогда не разговаривали. У него было всего два приятеля — с ними он ездил верхом по парку каждое утро перед завтраком. А на других студентов и смотреть не хотел.
Как-то раз я вышел после лекции в сад. Было это весной, солнце начинало припекать. Вижу — на скамейке сидит Инчикуин, без шапки, в руках держит книжку. Ветерок растрепал его рыжий пробор.
— Проклятая латынь! — бормочет Инчикуин, наморщив маленький лоб.
Я молчу.
Инчикуин вынул изо рта трубку и говорит сквозь Зубы:
— Послушайте, вы что-нибудь смыслите в латыни? Будь я проклят, если когда-нибудь пойму хоть одну латинскую строчку.
— Давайте, я вам помогу, — сказал я и быстро перевел ему несколько строк.
— О, — сказал Инчикуин, — вы, иностранцы, дьявольски умный народ! А для меня латынь все равно что готтентотский язык. Пожалуйста, переведите еще раз, я запишу.
Ничего не поделаешь — пришлось продиктовать ему страницу из Овидия.
Он то и дело прерывал меня и спрашивал, как пишутся слова.
— Да ведь я диктую вам не по-латыни, а по-английски — на вашем же родном языке!
Инчикуин не смутился и сказал очень весело:
— Будь я проклят, если я когда-нибудь одолею английское правописание! Для меня это китайская грамота!
После этого случая не только Инчикуин, но и его товарищи стали при встрече улыбаться мне.
Я часто слышал, как они говорят между собой:
— О, эти иностранцы — чертовски умный народ! Жарят Овидия, как «Отче наш».
* * *
Однажды я сидел в нашей маленькой тихой университетской библиотеке. Инчикуин вошел в комнату, перелистал журнал «Хоккей», а потом от нечего делать подсел к моему столику. В библиотеке нельзя было курить — поэтому он держал во рту потухшую трубку.
— Слушайте, — сказал он, — знали ли вы в России одного человека, я забыл его фамилию. Кончается на «ский»… Славный парень, ростом в шесть футов!
Я ничего не мог ему ответить, но он и не ждал моего ответа.
— Слушайте, — сказал он опять. — А знакомы ли вы с русским царем, то есть я хочу сказать — бываете ли во дворце? Я в прошлом году видел вашего великого князя. Позабыл только, как его зовут. Кажется, Михайловна.
* * *
Я очень любил читать книги о средневековых рыцарях. Инчикуин увидел у меня в руках книгу, которая называлась «Ирландский замок». На первой странице были изображены развалины замка с деревьями на крыше.
— О, — сказал Инчикуин, — у меня у самого есть в Ирландии замок. Ему восемьсот двадцать три года.
— А башни уцелели? — спросил я.
— Да, башни, подъемный мост и все прочее. На реке Шаннон, недалеко от деревни Килдайсарт. Красивый вид. Приезжайте посмотреть. Только мы живем не в замке, а в двух милях от него. У меня дома отличные лошади. Читали вы в газетах о Ирландской Девушке, которая взяла приз на Дерби? Это моя кобыла.
Я записал адрес Инчикуина на обложке «Ирландского замка».
* * *
Летом я жил в английской деревне у подножия высоких гор, похожих на сахарные головы. Гладко вымощенная, будто полированная дорога проходила через деревню, а потом вилась в горах.
Деревня была чистенькая, уютная, вся увитая розами и диким виноградом. Я жил в небольшом двухэтажном доме, а против моего окна высился столб с блестящей вывеской гостиницы: «Королевская таверна. Автомобильный клуб».
По дороге то и дело проезжали автомобили.
Зашел я раз в бакалейную лавочку за папиросами «Золбтой мундштук». В лавочке пахло всеми английскими колониями: тут были ящики кофе, какао и корицы, а на стене висели целые ветви желтых, слегка почерневших бананов.
Перед прилавком стоял высокий и прямой юноша в роговых очках. Не шевелясь, он смотрел на лавочника в упор и допрашивал его, как следователь.
— Лучше всего, — говорил пискливым голосом лавочник, сидя на высокой табуретке, — лучше всего доехать по железной дороге до гавани Фишгард. Оттуда есть пароход в Ирландию, в Росслер.
