Еще в тюрьме Кастро приказал одной из своих сторонниц Мельбе Эрнандес организовать демонстрацию в поддержку его самого и других мятежников-заключенных. Читать его распоряжения страшно — так много в них предвестий грядущего: «Улыбайся и хитри. Передавить всех тараканов мы еще успеем».
Выйдя из тюрьмы, Кастро декларировал, что будет искать «демократическое решение проблемы», однако это были пустые слова. Не прошло и нескольких дней, как он заявил своим последователям, что намерен создать новую революционную организацию под названием «Движение 26 июля» — «Movimento 26 de Julio», М-26–7, в честь нападения на казармы Монкада, которое произошло именно в этот день. Тем не менее на организацию движения требовалось время, и Кастро понимал, что делать это на Кубе небезопасно. В июле 1955 года Кастро уехал в Мексику — всего через два месяца после того, как пообещал остаться на острове и «открыто бороться с правительством».
Глава тринадцатая
Краткий расцвет
Проведя день за работой, а иногда и сходив на рыбалку, Эрнест Хемингуэй по прозвищу «Папа Хэм» любил пропустить стаканчик-другой в своем любимом баре «Эль Флоридита» в Старой Гаване, на Калле Монсеррат. Интерьер в заведении оставлял ощущение потертой, но уютной роскоши, с великолепной стойкой красного дерева и красными бархатными шторами — еда здесь была дешевой, но хорошей, а выпивка самой серьезной. Хемингуэй всегда направлялся к табуретке на левом краю стойки — завсегдатаи называли это место «Папиным уголком». Благодаря Хэмингуэю «Флоридита» прославилась — ведь посетители могли застать здесь знаменитого писателя, который обычно благосклонно относился к тем, кто подходил пожать ему руку, а иногда и выпить с ним.
Хэмингуэй видел войну вблизи и описал ее, а его любовь к бою быков, охоте на крупную дичь и прекрасным женщинам стяжала ему репутацию бесшабашного любителя приключений и настоящего мачо. В баре «Флоридита» он всегда пил дайкири, коктейль, который обычно предпочитают женщины, только с двойной порцией рома. В «золотой век» Хемингуэя заправлял всем в «Эль Флоридите» по-прежнему бармен Константино Рибалагуа, которого все называли Константе — как и в двадцатые годы, когда его талант изготовителя коктейлей произвел такое сильное впечатление на британского писателя Бэзила Вуна. Особый дайкири Константе — «Папа Добле» — был так дорог сердцу Хемингуэя, что он даже упомянул его в своем романе «Острова в океане»: «Константе готовил им двойные замороженные дайкири, они не отдавали алкоголем, но зато выпивший чувствовал себя так, как будто совершал скоростной спуск на лыжах по глетчеру в облаке снежной пыли, а после шестого или восьмого стакана так, как будто совершал этот спуск без каната» (пер. Н. Волжиной и Е. Калашниковой).
Вполне можно сказать, что именно Хемингуэй внес самый большой вклад в популяризацию дайкири — а следовательно, и рома «Бакарди». Многие произведения Хэмингуэя были вдохновлены долгими годами жизни (и выпивки) на Кубе, и в своих романах он прямо упоминает продукты «Бакарди». В августе 1956 года, примерно полтора года спустя после того, как Хэмингуэй получил Нобелевскую премию по литературе, компания «Ром «Бакарди»» устроила в его честь и в честь его жены Мэри прием в пивоварне «Атуэй» невдалеке от дома Хэмингуэев. Хэмингуэя звали на приемы в самых элитарных частных клубах, однако согласился прийти он только на банкет в пивоварню, потому что знал, что туда можно привести своих друзей-рыбаков, даже если они будут босиком и в шортах — как в результате и оказалось.
Прием был устроен в саду при пивоварне, ром «Бакарди» и ледяное пиво «Атуэй» лились рекой, а к ним подавали жареных молочных поросят, кукурузные лепешки тамале, вареную юкку, жареные бананы и рис с красной фасолью. В одном конце сада возвели деревянную эстраду, позади которой натянули транспарант с надписью «Ром «Бакарди» приветствует автора книги «Старик и море»» — это произведение Хэмингуэя только-только вышло в свет. Распорядителем церемонии был Фернандо Кампоамор, знаменитый гаванский журналист, который специализировался на репортажах о светской жизни и был одним из постоянных собутыльников Хэмингуэя.
Почетный гость, похоже, чувствовал себя несколько неловко в центре внимания.
«Эта незаслуженная честь глубоко тронула меня, я польщен и благодарен, — сказал он по-испански бегло, но с сильным акцентом. Хэмингуэй принес с собой золотую нобелевскую медаль и держал ее в руках. За год до этого он заявил, что премия принадлежит Кубе, поскольку получена за созданные здесь произведения. «Я всегда был убежден, что писатели должны писать, а не говорить, — заметил Хэмингуэй, глядя на Кампоамора. — Эту золотую нобелевскую медаль я жертвую Богоматери Милосердной [Nuestra Señora de la Caridad del Cobre], святой покровительнице этой страны, которую я так люблю». — После чего он вручил медаль Кампоамору. Богоматерь Милосердная — это душа и дух Кубы, и никакой другой поступок не обеспечил бы Хэмингуэю такую любовь кубинского народа.
«Куба любит вас, как мать — сына», — сказал Кампоамор. Медаль отвезли в базилику Богоматери Милосердной в Кобре, небольшом шахтерском городке возле Сантьяго, где она и осталась навсегда.
* * *
Стояло лето 1956 года, и Куба переживала волшебные времена — по крайней мере, так казалось. Хэмингуэй стал одной из местных достопримечательностей, и Гавана превратилась в модное местечко для сливок общества и кинозвезд. В баре «Финка Вихия» (а иногда и в «Эль Флоридите») Хэмингуэй с женой развлекали Марлен Дитрих, Жан-Поля Сартра, герцога и герцогиню Виндзорских, Гари Купера, Спенсера Трейси, Эррола Флинна, Барбару Стэнвик и Аву Гарднер. Ночные клубы Гаваны в те годы приглашали лучших американских и заграничных артистов — в «Тропикане» выступал Нэт Коул, в «Сан-Суси» — Тони Беннетт, в «Монмартре» — Морис Шевалье, в «Отель Насиональ» — Фрэнк Синатра. Джазовые музыканты вроде Кэба Кэллоуэя, Вуди Хермана, Томми Дорси, Сары Воган и Бенни Гудмэна регулярно появлялись в гостиничных барах и клубах. Для ромовой компании вроде «Бакарди» Куба середины пятидесятых была идеальным местом и моментом для того, чтобы делать бизнес.
Однако самим кубинцам в собственной стране становилось все более неуютно. За золотой век приходилось дорого платить. Владельцы гаванских ночных клубов могли позволить себе нанимать высококлассных артистов только потому, что получали такие огромные доходы от азартных игр. Гавана превратилась в карибский Лас-Вегас, и высокий уровень жизни в конечном счете зависела от прибылей казино. На самом деле дело обстояло куда хуже, чем в Лас-Вегасе, потому что страна находилась в руках насквозь коррумпированного диктатора Фульхенсио Батисты, который, в сущности, продал Кубу американской мафии. Батиста нанял Майера Лански своим «советникам по игре» и назначил ему оклад, хотя Лански уже был признан одним из шести главных гангстеров в США. По совету Лански Батиста в 1955 году изменил игорное законодательство — и теперь лицензию на игорное заведение мог получить любой, кто вложит миллион долларов в строительство нового отеля; никаких других вопросов «соискателям» не задавали. Лански владел дорогим казино «Монмартр» и строил новый отель «Ривьера». Его брат Джейк управлял казино в «Отель Насиональ». Над игрой в «Сан-Суси» надзирал Санто Траффиканте-младший — гангстер из Тампы. Финансовые махинации вокруг игорного бизнеса в Гаване происходили за кулисами — официально лицензия на игорное заведение стоила двадцать пять тысяч долларов, однако взятка Батисте и его приятелям могла быть вдесятеро больше. Кроме того, владельцы казино следили, чтобы контракты на строительство доставались друзьям и родственникам Батисты. Полиция, которая должна была надзирать за казино, была подкуплена — как и правительственные чиновники и парламентарии, которые следили, чтобы лазейки в законах располагались в нужных местах. Закон практически перестал действовать, а протекцию легко было купить.
