Ознакомительная версия.
Я в тот же вечер отправил к нему требуемую записку.
Знакомые мои ожидали меня с нетерпением, чтобы узнать результат свидания моего с Меншиковым, и верить не хотели моему рассказу! Они утверждали серьезно, что я, верно, имею какой-нибудь талисман или знаю такое «слово», что мог удостоиться такого ласкового приема от гордого и недоступного человека, каков Меншиков, который давно уже никого не хочет знать из прежних своих сослуживцев.
Через три дня я поехал опять к князю после обеда, в 8 часов, и, войдя в дежурную комнату, просил адъютанта доложить обо мне, и я был немедленно принят с прежним радушием. Разговор начался тем, что обо мне уже было говорено с Блудовым, который имеет теперь же одно место, кажется, сходное с моим желанием, а именно: главного начальника калмыков.
– Это, – прибавил Меншиков, – вроде подвижного губернатора, шесть тысяч рублей жалованья и еще кой-какие аксессуары. Но со всем тем Блудов желал бы прежде с вами познакомиться лично, а потому не возьмете ли вы на себя доставить от меня Блудову лично записку? Только предваряю вас, к Блудову рано ехать не нужно, так часу во втором или третьем: он поздно ложится и поздно встает.
На другой день в назначенный князем час явился я к министру внутренних дел Блудову и был тотчас им принят в кабинете. Прочитав записку Меншикова, которую я ему передал, он начал расспрашивать о прежней моей службе и пожелал знать, не имею ли с собой бумаг, относящихся к оной. Я вручил ему мой указ об отставке, два письма князя Долгорукова с приглашением и обнадеживанием меня на службу и копию с представления обо мне великому князю от директора артиллерийского департамента, относившегося к производству меня в полковники. Взглянув бегло на все эти бумаги, он приказал мне явиться к себе ровно через неделю в 9 часов вечера. Ровно через неделю в 9 часов я находился уже в приемной, где познакомился, или, лучше сказать, возобновил свое одесское знакомство с действительным статским советником Лексом,[410] правителем канцелярии министра.
– Очень рад вас опять видеть, – начал Блудов, посадив меня на кресло, – и благодарю за аккуратность. Я все это время, признаюсь вам откровенно, употребил на то, чтобы покороче с вами познакомиться. Простите меня за мое любопытство – оно служит для вас доказательством, что я желаю искренно быть вам полезным и вместе угодить князю Меншикову, настоятельно мне вас рекомендовавшему.
– Позвольте мне спросить ваше высокопревосходительство, какой же результат из собранных сведений обо мне?
– К полному моему удовольствию и совершенно согласный с моим ожиданием. Я расспрашивал о вас старых ваших товарищей и моих хороших приятелей; все единогласно отдают вам должную справедливость, но вместе указали мне, в чем можно упрекнуть вас!..
– В чем же именно? – довольно резко спросил я.
– Именно в том, с каким тоном произнесли вы настоящий вопрос ваш, – улыбаясь сказал Блудов. – В горячности вашей!.. Я вам отнюдь этого не вменяю в порок! Горячность ваша всегда проявлялась, как я узнал, там, где вы встречали зло. Благородной души человек и обладающий хладнокровием, не всегда терпеливо выносит те гадости, которые творятся у него пред глазами, а вы это более нежели кто другой принимаете к сердцу! Вот видите, как при первом нашем знакомстве я с вами откровенен, и это вам верное доказательство, что я искренно желаю добра и случая быть полезным государю на службе. Познакомившись с вами поближе, поговорим теперь о вашем деле. Я предполагал, как о том говорил князю, дать вам место главного калмыцкого пристава. Но как должность эта находится под непосредственным начальством астраханского военного губернатора Темирязева,[411] человека тоже с пылким характером, то я, рассудив, что у вас легко могут выйти столкновения, решился лучше обождать немного и доставить вам такое место, в котором вы были бы в прямых сношениях со мной. Узнаем друг друга покороче – уверен, что не поссоримся! Я думаю иметь вас в виду на первую открывшуюся губернаторскую вакансию. Знаю ваш отзыв по сему предмету, князь мне передал (о взятках), и ценю его как следует. Скажу вам, хотя еще не утверждено, но это почти верно, что с первого января будущего года содержание губернаторам будет удвоено: они будут получать по двенадцать тысяч в год, и это содержание, как мне кажется, будет весьма достаточно; но в случае какого-нибудь непредвиденного обстоятельства я всегда буду рад позаботиться о вас…
– Позвольте мне поблагодарить ваше высокопревосходительство за вашу ко мне милость и просить о переименовании и сопричислении меня к министерству, с сохранением моего пенсиона, впредь до действительного поступления к месту, ибо без того через два дня я умру с голоду!..
– Согласен! Будьте покойны. – И Блудов протянул мне руку, отпустив меня совершенно дружески.
Я нарочно так подробно описал первое наше свидание и знакомство с Дмитрием Николаевичем, чтобы ближе обрисовать характер этого благородного человека, верного в своих словах и в своих привязанностях, в котором я всегда находил моего защитника и покровителя, пока он не оставил своего высокого поста.
Это происходило 22 ноября 1834 г., а 24-го того же месяца состоялся высочайший указ о переименовании меня в действительные статские советники с причислением к министерству внутренних дел.
Еще в Туле я присягнул на чин генерал-майора и заплатил священнику положенную за это дань; но по переименовании моем в действительные статские советники я получил из сената экстренную повестку – явиться туда для присяги. Для любопытства неопытных расскажу этот эпизод.
Явясь поутру, к 12 часам, в 1-й департамент, предварил о себе экзекутора.[412] Тот доложил обер-секретарю, который просил меня обождать. Прошло часа полтора, надоело страшно, спрашиваю: почему так долго? Говорят: не все съехались еще сенаторы. Жду еще с час, наконец приглашают меня в присутствие. При входе моем все господа сенаторы, человек более двадцати, привстали с мест своих, удостоив меня поклоном. Обер-секретарь, став у председательского кресла, возгласил:
– Именной высочайший указ!
Сенаторы опять все встали, и указ был прочтен. С последними словами, когда произнесено было:
– Подписано Николай, – двери в церковь, против председательского места, отворились на обе половины, священник стал у аналоя в полном богатом облачении, царские двери отверзлись. На аналое лежали крест и Евангелие, а в стороне стоял стол с присяжным листом, покрытый, как и аналой, пунцовым бархатом. Во время присяги сенаторы не садились. Присяжный лист подписан мною и обер-секретарем. 25 рублей священнику уплачены. При выходе из присутствия вновь удостоен приветствием, т. е. поклоном господ сенаторов. Экзекутор поздравил меня в другой комнате и провожал до ближних дверей – заплатил. У каждой двери до самого подъезда стоявший курьер, а их было около девяти дверей, отворяя оную предо мной, повторяли один за другим:
Ознакомительная версия.
