сесть он около него (я это сделал) и рассказать о наших колхозах и об обращении с немецкими военнопленными. Первый вопрос для него не был чисто академическим: он полагал, что ему придется стать колхозником в новой Румынии. Второй вопрос был и вовсе практическим: двое его сыновей, по предположению немца, находились в нашем плену. Среди убитых они не числились, а писем не присылали. Я ответил, что начал учиться на историческом факультете МГУ, но не успел досконально изучить колхозный строй: пришлось идти брать в плен его сыновей. Что касается военнопленных, то на этот счет данные у меня исчерпывающие и достоверные. Пленные находятся в лагерях, обращаются с ними в полном соответствии с международными законами, несмотря на то, что германское правительство этих законов не признает и содержит наших пленных в бессмысленно жесточайшем режиме. Больше я с этим типом говорить не стал и вышел на улицу. Ездовой Бурылев сказал мне шепотом: «Лейтенант, видишь погреб? Там свиньи спрятаны». Я распорядился оборудовать к утру повозку для транспортировки свиней. После этого я ушел спать в отведенную мне роскошную спальню с постелью, хрустящей накрахмаленными простынями. Проснулся я на рассвете, пошел к полковнику Сваричевскому и доложил, что я отправляюсь в путь и намерен реквизировать у немца, в счет будущих репараций, пару свиней. Я уверен, что немцу еще кое-что останется. Полковник одобрил мой план, тем более, что приближалась 27-ая годовщина Великого Октября.
Когда я вернулся к немцу, все было готово. У бетонированного, словно дот, погреба стояла хорошо подготовленная повозка с высокими бортами. Бурылев искусным движением ломика снял замок. Мы спустились в отличное, чистое помещение с деревянным полом и электрическим светом. Там храпели пять большущих свиней. Старый немец не мог без посторонней помощи загнать их туда или вытащить обратно. Значит, где-то прятались его работники. Черт с ними. Я распорядился вытащить двух свинушек. Солдатики справились с этим делом без труда. Немец-колонист, направивший к нам в плен двух молодцов, стоял на красивых ступеньках крыльца своего дома и держался за сердце. Он трогательно просил у меня расписку о реквизиции двух свиней. Пусть они будут его даром армии победительнице. Но ведь за господином офицером могут явиться и другие и тоже захотят что-нибудь реквизировать. Я ответил, что мне и в голову не пришло бы конфисковывать этих чудесных животных, если бы накануне вечером мне и моим бойцам дали поесть по куску сала, которое несомненно где-то прячется. Свиней я забираю на случай, если на моем тернистом пути встретятся еще колонисты, предлагающие на ужин победителю грецкие орехи и чистую воду. Он же должен извлечь из случившегося опыт для себя. Тогда его свиньи будут целы и невредимы. С этими словами я скомандовал «вперед!!». Лошади рванули, свиньи захрюкали.
Мы выехали из города. Я вынул карту, сориентировался и свернул на проселочную дорогу. С моими животными мне вовсе не улыбалась встреча с какой-нибудь требовательной регулировщицей. Я уже и так имел замечание от генерала Шарапова. Однажды, обогнав меня на «виллисе», он заметил, как на одной из моих повозок стояла солидная корзина, из которой гордо осматривали окрестность два гуся. Генерала шокировали какие-то гуси, которыми я, может быть, и дорожил-то, как потомками спасителей Рима, а что было бы, если бы у меня обнаружили двух свиней? Свиньи, как известно, никаких заслуг в мировой истории не имеют. Место ли им в колеснице триумфатора? Вот почему я, как контрабандист, пересек где-то румынско-венгерскую границу, въехал в глухое село и сделал привал. Здесь солдатики прирезали чушек, разделали и засолили. Свиные головы и прочие ценные вещи мы оставили хозяйке той бедной хатенки, где приводили в порядок приобретенное в счет репараций побежденного Рейха. Хозяйка нас очень благодарила. В конце концов, несколько хороших килограммов свинины ей перепало от немца-колониста. Все было справедливо. Я почувствовал, что начал выполнять освободительную миссию в странах Европы. Так я вступил в Венгрию.
К концу октября 40 Армия вела тяжелые бои несколько восточнее большого венгерского города Ньиредьхаза. Войска 2-го Украинского фронта в ноябре-декабре 1944 года вели ожесточенные бои за Будапешт, а в январе и феврале 1945 отбили немецкое контрнаступление в районе озера Балатон, равное по напряженности сражению на Курской дуге. Правофланговые Армии, к которым относилась и 40-ая, в это же время овладели Ньиредьхазой, форсировали Тиссу, вступили в Словакию и в первой половине февраля заняли оборону на восток от городов Зволен и Банска-Бистрица.
До нас доходили слухи о каких-то переменах в правительстве Венгрии, о возможном выходе ее из войны. Однако подробности оставались неизвестными, а венгерские войска сражались с мужеством отчаяния. Это уже не были те полки и дивизии, которые на Дону снимались с занимаемых рубежей чуть ли ни сразу после нашей артподготовки. Теперь они отстаивали каждый шаг, цеплялись за любую высотку. Между тем наступила сумрачная осень, потом мокрая и грязная зима с непривычными оттепелями. Армия вела тяжелые бои. Трудности возрастали, потому что немцы, отступая, разрушали дороги, мосты и многое другое. Впервые на развалинах домов мы увидели, казавшуюся воплем, надпись: «Победа или Сибирь». Немцы попытались создать диверсионные отряды «Оборотень». Им выдавали специально изготовленные длинные блестящие ножи с надписью «Werwolf». Ничего серьезного «оборотни» не сделали, а сверкающий нож я долго таскал с собой, потом где-то оставил…
Не помню, в какой из ноябрьских дней 40 Армия в тяжелом бою овладела Ньиредьхазой. О ходе боев за этот большой город следует рассказать. Еще в конце октября в Ньиредьхазу прорвались конно-механизированные соединения генерала Плиева. Не знаю, правда это или неправда, но рассказывали, что генерал Плиев вышел на наблюдательный пункт, с которого хорошо просматривался большой город. Командирам казачьих соединений он будто бы сказал: «Возьмете город, будете два дня отдыхать». Казаки взяли Ньиредьхазу, не оставили в ней нетронутым ни одного винного погреба, ни одной женщины. В столь веселом расположении духа они оказались застигнутыми мощной ночной контратакой немецких танков. Пришлось из Ньиредьхазы бежать, а из каждого окна, с каждого чердака вслед гремели выстрелы. Так было, или иначе – не знаю. Но факт: Ньиредьхазу 40 Армия брала второй раз, а когда мы приехали туда, город был пуст. Жители ушли, бросив все.
В связи с этой историей вспоминаются темные стороны боев в Венгрии. Я не наблюдал в Румынии тяжелых или массовых случаев мародерства или бандитизма. Более того, никто о них не слышал. Объяснить это легко. Румыния капитулировала. Ее армия очень скоро стала воевать на нашей стороне. Что уж это были за войска –
