В том же году появились и две статьи Элис — одна 50 лет французской моды в журнале Атлантик, вторая по вопросам политики — Улица Дофин отвергает революцию. Элис анализирует смутное время в Париже, вызванное войной за независимость в Алжире, и волнения алжирцев, поселившихся в Париже.
* * *
Долгие годы Элис вела довольно обеспеченную жизнь, иногда позволяя себе даже роскошествовать: посещала фешенебельные рестораны, покупала дорогие духи, дизайнерскую одежду, а впоследствии делала крупные пожертвования церкви. Хотя имелась опись имущества квартиры на улице Флерюс, она ухитрялась что-нибудь продавать, но постоянно выражала желание сохранить всю коллекцию целиком, надеясь пристроить ее в картинной галерее Йельского университета. С согласия Аллана Токлас продала в 1947 году три картины — Челищева (Портрет Элис Токлас и натюрморт Виноград) и Кристианса Тонни Пьяный Корабль. В 1954 году Токлас сбыла без шума и по заниженной цене серию рисунков Пикассо (1903–1907), около 40 листов, бывших на выставке в Париже.
Постоянный посетитель демонстрации мод, она одевалась со вкусом, заказывала одежду у любимого дизайнера Пьера Балмена. Оперы и концерты по-прежнему оставались для нее важными социальными событиями. Несмотря на миниатюрную фигурку, она доминировала везде, где появлялась. Вот как описывает Токлас журналистка Поппи Кеннон, помогавшая ей в середине 50-х годов в работе над книгой о рецептах:
В самых фешенебельных местах, как Максим или Ле Мутье на Сен-Жермен или на дегустации в виноградниках Коньяка или Шампани, где мы бывали вместе, все головы поворачивались в ее сторону. И не имело значения, тихо или медленно она говорила, все слушали.
Со старостью пришло и осознание смерти. Что же делать? Она как-то напомнила Вирджилу Томсону слова Гертруды: «Когда еврей умирает, он мертв». Неужто не предвидится встречи с Гертрудой? То ли дело католичество! Токлас, живя в отрыве от семьи, не практиковала ни иудейство, ни католичество. В воспоминаниях многих, посещавших знаменитую пару, трудно найти упоминание о наличии у них сколько-нибудь серьезных религиозных отправлений. Элис нигде в своих книгах и статьях не упоминает о своем происхождении или вероисповедании. Лишь однажды проскочила оговорка в письме к Томсону. Говоря о евреях, она написала ‘мы’. Гертруда же, не стесняясь, в своих записях называет Элис «моя маленькая еврейка», «моя драгоценная еврейская детка». Элис пошла на заведомую ложь, утверждая в письме к Ван Вехтену (в декабре 1957 года), что в детстве (при родителях, регулярно посещавших синагогу!) ее крестили. Оправдывая беспардонность подобного утверждения, Токлас в другом месте описывает момент игры с подружкой-католичкой, которая якобы случайно окропила ее святой водой, что по канонам католицизма может считаться крещением.
Возможно, эта ложь упростила процедуру перехода в католичество. Неустанное обхаживание Бернара Фея, Дениз Азам и других приятелей-католиков сделали свое дело. В декабре 1957 года в 80-летнем возрасте Элис Токлас исповедалась и получила причастие. Отныне ей была обеспечена жизнь после смерти, желательно в раю. Бернар Фей добился успеха с Токлас, хотя потерпел явную неудачу со Стайн.
А как же вожделенная встреча с Гертрудой? В 1958 году Элис писала Вильяму Альфреду, американскому поэту и драматургу:
Первые шаги в францисканском мистицизме предсказывают мне долгую и счастливую дорогу впереди. <…>. Вы и Бернар Фей — мои крестные на всю жизнь. Касательно места Гертруды. Вначале существовала неопровержимая убежденность, что у нее нет будущей жизни. Достопочтенный отец Тейлор, принявший мою исповедь, и Бернар, оба сказали, что она — в раю, и мне следует молиться за нее. Это для меня большое утешение.
Остается надеяться, что души обеих женщин соединились.
Последние годы жизни Элис Б. Токлас оказались тяжкими. Катаракта и артрит замучили, но разум не оставлял ее. 1961 год принес 84-летней старушке сплошные горести.
Вернувшись из Италии, где она гостила несколько месяцев в римском монастыре и лечила артрит, принимая солнечные ванны, Элис обнаружила в квартире пустые стены. В ее отсутствие Рубина, не поставив в известность Токлас, проникла туда и, сверив наличие картин с инвентарным списком, составленным после смерти Гертруды, обнаружила отсутствие некоторых рисунков и прочих предметов. В то время в Париже за три месяца состоялось два крупных и дерзких ограбления произведений искусства. Для страховой компании и суда отсутствие соответствующего надзора по охране застрахованных ценностей (отъезд Токлас) послужило достаточным основанием для вывоза картин. Картины поместили в сейф парижского отделения Чейз Манхеттен банка. Элис увидела в поступке Рубины злой умысел, пыталась апеллировать к суду, но два юриста и ссылки на необходимость пребывания Элис в Италии для лечения суд не убедили.
В августе 1961 года Токлас известила письмом приятельницу: «Картины ушли навсегда. Мое слабое зрение не может их видеть. К счастью, живая память видит».
Что могла сделать старая женщина, силы и здоровье которой были на исходе? Пользуясь ее бессилием, жена Аллана, Рубина отказалась вернуть кое-какие предметы, включая и некоторые рисунки, которые Токлас одолжила Аллану сразу же после смерти Гертруды. Подозревая, что Рубина попробует ‘приложиться’ и к остальным личным вещам, Токлас постаралась избавиться от двух небольших кресел XVIII века, к которым в конце 20-х годов вышила чехлы по эскизу Пикассо. Токлас с ехидством писала: «Маленькие кресла Пикассо вне досягаемости армянки. Мне их будет не хватать»[81].
Кресла стали частью коллекции Йельского университета.
В том же, 1961 году, после долгого сопротивления и по решению суда Элис выселили из квартиры. Владелец продал дом, предложив жильцам выкупить каждому занимаемую ими жилплощадь. Элис, понятно, позволить себе этого не могла. Женщина, купившая квартиру, прислала судебного исполнителя. Веря, что из-за преклонного возраста ее не тронут, Элис отказалась покидать жилище: «Я родилась в 1877 году. Если я оставлю квартиру, то только чтобы отправиться на Пер-Лашез», — заявила она судебному приставу. Благодаря вмешательству друзей процедуру выселения откладывали, и обращения Джо Бэрри и Дода Конрада к министру культуры Мальро и президенту де Голлю не помогли. После долгого сопротивления, ее все-таки выселили и как раз в тот момент, когда она лежала в больнице с переломом ноги.
Джанет Фланнер и Дода Конрад нашли ей комнатку на улице Конвенсьон, в современном доме с лифтом, но со скверной изоляцией, ей даже не разрешили повесить единственную оставшуюся у нее картину — ее портрет работы Доры Маар[82].
