Чем и как сумел взбесить поэт Ал. Соболев высоких чиновников из Министерства, что они включились (или возглавили?) в охоту за ним, обкладывая, словно особо вредного волка, красными флажками со всех сторон?
В оправдание придется сказать об одном неудобном для негодяев и жуликов всех мастей свойстве характера Соболева, в прошлом журналиста, - говорить правду. Даже если она кому-то невкусна, встает поперек горла. Говорил он правду без страховки, без оглядки, не раздумывая над тем, чем это может для него обернуться.
«Тяжелые вы люди, - сказала как-то с упреком-похвалой моя мама, - кому она нужна, ваша правда? Так от вас все люди разбегутся».
«Дрянь убежит, человек - останется», - невозмутимо парировал зять. Он не хотел учитывать, что за пределами квартиры правду говорить в СССР - чрезвычайно опасное занятие, для еврея - вдвойне.
А теперь конкретно о «вине» Александра Владимировича. Для начала - небольшая справка о географии некоей местности и некоторых учреждений, на ней расположенных. Наш дом в Южном Измайлове отделяет от известной больницы часть того самого лесного массива, о котором я говорила в начале повествования. Гуляя летом по асфальтовым пешеходным «лентам» березовой рощи, мы невольно обратили внимание на столь же постоянных ее посетителей -группы веселых, бодрых, очень жизнерадостных людей, похоже тоже совершавших моционы. По их одежде нетрудно было догадаться, что они - пациенты ближайшей больницы, а таковой была лишь та, к которой был прикреплен А.В. Но странно мало походили они на людей недужных: подвижные, оживленные, они нарушали тишину рощи взрывами хохота. Наверно, выздоравливающие, освободившиеся от болезни, счастливые, решили мы.
Здесь я должна сказать еще об одном довольно редком свойстве характера Александра Владимировича - умении располагать к себе людей, реже - сановных, чаще - вполне рядовых, простых, хотя не люблю этого слова в приложении к человеку. Не знаю, почему состоялся у него разговор с одной пожилой медсестрой ЦРБ, но, вернувшись однажды из поликлиники, он пересказал мне содержание очередной «исповеди». И тогда стало понятно, что за веселых больных встречали мы в березовой роще.
Оказалось, в разные месяцы года, главным образом летом, меньше - зимой, многие места в отделениях больницы «перепрофилировались» негласно в... санаторные - по характеру оказываемых услуг. Небольшие, на двух-трех, а то и на одного человека палаты - иных там и нет - заполняли вполне здоровые, по общепринятым меркам, представители профсоюзной, медицинской и партийной номенклатуры, не из высших эшелонов, но за ними непосредственно следующих. Внешне все выглядело абсолютно благопристойно: каждый такой «больной» прибывал сюда по направлению. Заручиться им номенклатуре, прикрепленной к медучреждениям закрытого типа, а то и к самой больнице, было до смешного просто: рыбак рыбака не только видел, но и знал издалека. Страха за такую художественную самодеятельность тоже не было: рыба тухла с головы и подавала хороший пример близлежащей части туловища.
...Березовая роща примыкала к самой ограде больничных корпусов, место зеленое, тихое - окраина столицы, за которой простирается многокилометровый лесной массив. Так что даже с экологией все в порядке. Больные убивали праздные часы прогулками в роще, «подлечивались» процедурами в отлично оборудованном отделении физиотерапии, бесплатно кушали, вечерами болтали и шутили в просторных холлах, устланных коврами, располагаясь в мягких глубоких креслах, по желанию - «общаясь» с цветными телевизорами. Запланированный месяц оздоровления, как и все приятное, пролетал незаметно, улыбчиво, безоблачно и завершался получением больничного листа на весь срок «болезни». Как поступает обычно заботливый, предупредительный врач, выписывая выздоровевшего из больницы? Да, вы не ошиблись: он усиленно рекомендует ему поехать для закрепления полученных результатов лечения в санаторий. Добрым советом пренебрегать - грех, особенно в том случае» когда получить путевку в санаторий так же просто, как вынуть монетку из собственного кошелька. И номенклатура ехала на следующий месяц в следующий, теперь уже настоящий санаторий. Вот таким, до анекдота наипримитивнейшим способом усталые и измотанные от безделья и безответственности партноменклатурные слуги народа уворовывали двойную порцию ежегодного отдыха, тайком от народа, естественно.
Обо всем этом и рассказала Александру Владимировичу пожилая медсестра, взяв с него клятву молчать, а если и не молчать, то. Боже упаси, не упоминать ее имени.
Увы, знать для Александра Владимировича не означало дальновидно, с учетом личной выгоды помалкивать. Прошло немного времени, и он при случае поинтересовался у одного из глав больницы, правду ли сообщила ему сотрудница поликлиники, не пожелавшая назваться. Он не сомневался, что такая практика организации дополнительных сроков отдыха людям избранным придумана не руководством больницы, но не предполагал, что санкционирована она, а может быть и изобретена, некой высокоответственной дамой... из Министерства здравоохранения РСФСР. Соболев, много не размышляя о последствиях, бросил булыжник в осиное гнездо. Ну, а остальное, надеюсь, понятно. Уличенные в незаконных действиях затаили злобу. До поры до времени... Настал день и ударить по темени. Так родился «черный» звонок, едва не стоивший поэт' Соболеву жизни, а возможно и стоивший - поди проверь!
Как посмели народные захребетники - сплошь номенклатура партии - вступить в сговор против автора прославленного произведения, общественно значимого? Очень просто. Затруднять себя рассуждениями о степени их культуры, гражданской сознательности - занятие бесполезное. Зато их осведомленность о непривилегированном положении Ал. Соболева, о его незащищенности по причине пятой графы была полной и развязывала руки. Они смело и нагло пошли в атаку, уверенные в безнаказанности. Значительно лучше меня понимали к тому же, что вину врача доказать, как правило, чрезвычайно трудно, если не невозможно.
Итак, к концу осени 1983 г. мы оказались в такой ситуации: дорога в НИИ проктологии закрыта, хирург, он же зав-отделением больницы, делать операцию отказался, очередь на операцию через общенародный распределитель имела длину абсолютно непредсказуемую. А болезнь брала свое. Промедление исключалось. И вот в Москве, в городе со множеством лечебных учреждений, я почувствовала себя как в гигантском холле со множеством дверей, наглухо закрытых: на одних висело предупреждение «Вход воспрещен», в другие опасно было зайти. Услыхала от дальней родственницы, что некий кремлевский шофер (возил не людей, а кажется, что-то для хознадобности) с аналогичным диагнозом был успешно прооперирован в одной из больниц Четвертого лечебно-санитарного управления, т.е. Кремлевского, в «кремлевке»... Но путь туда для Ал. Соболева лежал через ЦК КПСС. Как к нему там относились, давным-давно было ясно. Будь по-иному, не писала бы я всех этих горьких строк.
