убийственной серьезностью. Они уже стали его детьми.
Когда Рене вернулся с мясом. Эрнест руками пощипал несколько кусочков, сделав их еще меньше, а затем сказал, что в следующий раз Рене должен использовать мясорубку, чтобы кошки не подавились.
— Вы хотите, чтобы они ели такое мясо каждый день? — Рене нахмурил густые брови, а смуглые руки сцепил на талии. В его мире кошки не едят лучше, чем их человеческие собратья, — это просто абсурд.
Но Эрнесту было все равно.
— Почему бы и нет? Они подумают, что это «Ритц» и никогда отсюда не уйдут. — Затем он присел на корточки и с большим удовольствием наблюдал, как кошки накинулись на тарелки с едой, словно голодные волки.
Хотя Эрнест все еще не писал, я для себя решила, что или начну новый роман, или умру, пытаясь это сделать. Я наткнулась на историю, которая казалась интересной, — по крайней мере, мне. Речь шла о карибской девушке по имени Лиана и ее браке с белым мужчиной намного старше ее, которого она не любила. Это было гораздо романтичнее, чем все, что я когда-либо писала, и не имело ничего общего с войной. Я не знала, куда заведет меня сюжет и что в конце будет с Лианой, но в этом и заключалась вся интрига.
Тем временем наш список животных увеличивался с ужасающей скоростью. Эрнест нашел и приютил еще трех кошек: Принцессу, Бойсе и Толстячка. И еще милую собачонку, которую вытащил из сточной канавы. Она была черная как смоль, с изящной мордочкой и хвостом, который красиво завивался на конце. Ее звали Негрита, и он решил кормить ее так же щедро, как и кошек, — «наших котяток», как он любил их называть. Лосось, тунец, куриная грудка или свежеочищенные креветки — для них не существовало ничего слишком хорошего или слишком сложного.
Я немного переживала из-за того, что ничто не могло привлечь внимание Эрнеста, кроме наших животных и очень холодного мартини, но потом он заговорил о попытке создать частную разведывательную сеть на Кубе. Идея пришла ему в голову, когда он разговаривал с нашим хорошим другом Бобом Джойсом в американском посольстве в Гаване. Сначала я подумала, что это безумие, — что он вообще знает о шпионаже? Но Эрнест не был бы собой, если бы не старался быть в курсе событий и не искал бы трудновыполнимых задач. А что может быть рискованнее и таинственнее, чем иметь дело со шпионами?
Они с Бобом решили обратиться за поддержкой к руководству посольства, и тогда в дело вмешался Спруил Брайден, который был недавно назначен послом США на Кубе. Это был приземистый, толстомордый мужчина, с выпирающей между пуговицами его рубашки и жилета плотью. Мне показалось, что он не подходит для Кубы, но Эрнест любил его и уважал, вероятно, потому, что Брайден воспринимал его идеи всерьез. Он согласился, что Кубе действительно нужна контрразведывательная группа. В апреле посольство разыскало и незамедлительно арестовало более пятидесяти человек: немцев, японцев и итальянцев — за «незаконную деятельность от имени стран, оси». Никто ничего не объяснял, но в этом и не было необходимости. За последние недели у берегов Кубы затонуло несколько грузовых судов, в этом подозревались вражеские подлодки.
Все больше и больше казалось, что война действительно ведется на море. Когда мы приехали в город, до нас дошли слухи о хищных немецких подводных лодках, скрывающихся в Карибских водах и у берегов Флориды, которые затопили множество грузовых судов, нефтяных танкеров и важных объектов. Каждый месяц торпедировали десятки целей, а может, и больше. Это были лишь предположения, но предположения — единственное, что у нас было. Строгая цензура препятствовала тому, чтобы до нас доходили реальные новости из газет или эфиров, и от этого чувство беспокойства только росло. Нацисты были рядом, но никто не знал, сколько их, как близко и насколько хорошо они вооружены. Но нацисты были там. И Эрнест нацелился на них.
Военно-морская разведка Центральной Америки ежемесячно выплачивала Эрнесту пятьсот долларов на патрулирование акватории у берегов Кубы и еще больше — на сбор команды и переоборудование «Пилар» в корабль-ловушку [31]. Эрнест собрал самых близких ему людей: баскских игроков в пелоту, любимых официантов из «Флоридиты», своего вечного напарника на «Пилар» Грегорио Фуэнтеса и аристократа Уинстона Геста, с которым он познакомился много лет назад на сафари в Африке и который недавно приехал погостить у нас в «Финке». Затея получила название «Операция одиночки», в честь нашей любимой кошки, хотя Эрнест вскоре стал называть ее «Преступной лавочкой» или «Фабрикой жуликов». На борт погрузили контейнеры из-под яиц, полные ручных гранат и маленьких бомб, пулеметы, сверхчувствительное коротковолновое радио и спасательный плот. Их первая миссия начиналась в июне, и они отправились на нее, полные запала, убежденности и безрассудства. Если бы команда наткнулась на немецкую подлодку, то притворилась бы группой ученых, собирающих образцы для Смитсоновского института. А когда нацисты послали бы абордажную команду, Эрнест должен был запустить двигатели, сократив расстояние до субмарины, и дать сигнал своим людям начать обстрел, целясь прямо в боевую рубку, если ему удастся подобраться достаточно близко для этого. А затем они должны были исчезнуть в ночи, целые и невредимые.
— Не переживай за меня, — настаивал Эрнест, излагая свой план. — Я знаю об этих водах такое, чего не знает больше никто. И знаю множество мест, где можно спрятаться. Я могу найти их всех.
Я кивнула, поцеловала его и пожелала удачи — пришлось все время держать язык за зубами. Я знала, что лучше не говорить, что эта миссия больше похожа на фантазию и одну из форм избегания. Он собирался искать подлодки, вместо того чтобы встретиться со своими страхами лицом клину, избавиться от пустоты внутри себя и начать что-то новое. Или, возможно, это был его способ примириться со всем, что мучило его душу, только на этот раз его демоны собирались предстать не в человеческом образе, а в образе немецкой подводной лодки. Если все пойдет хорошо, он разнесет их вдребезги, возможно даже не успев хорошенько разглядеть. И для этого не придется писать ни единого слова.
Если Эрнесту действительно было важно помочь, то лучшим вариантом, как мне казалось, было бы отправиться на один из фронтов в Европе в качестве журналиста и добавить свой голос к сопротивлению, как он уже блестяще сделал в Испании.
Я умирала от желания поехать в Европу, но теперь, когда это была и наша война, американские военные решили, что женщины-журналисты не должны находиться вблизи
