линии фронта. Это не было похоже ни на Испанию, ни на то, с чем я сталкивалась раньше. Журналы все еще нанимали женщин, только не отправляли туда, куда я рассчитывала попасть. Любая зона боевых действий была для меня теперь закрыта.
Я умоляла Чарльза Кольбо из «Колльерс» придумать способ отойти от правил ради меня, но все оказалось бесполезно. Он предполагал, что самое близкое место к военным действиям, куда меня допустят, — это Карибское море, где я могла бы попытаться выяснить, какой эффект вызывает вся эта подводная война. В этом состояла его идея.
Задание оказалось совсем не таким, на какое я надеялась. Я хотела быть в центре столкновения, там, где происходили вещи, имеющие реальную значимость. Вот где бы я чувствовала себя живой, полезной и причастной. Тем не менее путешествовать по Карибскому морю было лучше, чем оставаться дома, заставляя слуг полировать серебро. Я чувствовала себя слабой и прирученной. И я была в безопасности.
План состоял в том, чтобы перемещаться от острова к острову в поисках чего-нибудь интересного: нацистских осведомителей, спрятанных припасов для подводных лодок или спасательных шлюпок. Немцы определенно были в Карибском море. Корабли союзников почти ежедневно взрывались в водах, но пока то, что я видела, было не зоной боевых действий, а скорее открыткой с изображением сверкающей голубой поверхности Наветренного пролива, постоянно меняющейся и скрывающей все, кроме себя.
Я сгорела на солнце, страдала от морской болезни и невыносимой скуки, меня искусали муравьи и замучили тараканы, рыбный запах и беспрерывное покачивание на волнах. И хотя я так и не нашла того, за чем отправлялась, — внезапного появления перископа в безмолвной черной ночи, — я все равно написала статью и отправила одиннадцать тысяч слов в «Колльерс», которые представляли собой не более чем дневник моего, или любого другого, ужасного путешествия.
Я вернулась домой с тропической лихорадкой, которую подхватила в Суринаме. Мне казалось, что мои кости медленно ломаются. А еще я ужасно соскучилась по мужу. Эрнест наконец вернулся из своей последней «Операции одиночки». Он весь обгорел на солнце, а его борода стала густой и растрепанной. От него пахло рыбой, потом и сражением. Насколько я могла судить, он не менял одежду и ни разу не мылся за все это время. А еще он где-то потерял ботинки.
— Мы ведь два сапога пара, правда, Зайчик? — спросила я после того, как он обнял меня и налил нам обоим виски. — Ты нашел свою подлодку?
— Нет. А ты?
— Даже намека на нее.
Он рухнул на другой конец дивана, что стало знаком для Принцессы, дремавшей неподалеку на солнце: она примостилась на его груда и громко замурлыкала, как будто заработал маленький трактор.
— Мы должны из этого извлечь урок.
— Кажется, я знаю один, — сказала я и начала снимать с него одежду.
Я отвела его в душ, и мы долго стояли под струями теплой воды. Потом начала растирать мылом и мягкой тряпочкой, целуя каждую вымытую частичку тела, постепенно восстанавливая его по кусочкам.
— Полегче, — попросила я, когда Эрнест начал мыть мне голову. — Я все еще не совсем оправилась от лихорадки.
Но его руки оказались удивительно нежными, они смогли снять усталость, все тяготы путешествия и напряжение после месяцев разлуки. И там, полностью отдавшись ему, я почувствовала, как мы становимся ближе друг другу. Со мной был человек, в которого я когда-то влюбилась, забыв о морали. Он не исчез бесследно.
Позже, когда мы свернулись калачиком в постели, наполовину замотанные во влажные полотенца, принесенные из душа, все было прекрасно и мирно, как раньше — до Перл-Харбора, до нагрянувшего успеха его великой книги, до того, как я погрузилась в пучину разочарований и сомнений в том, что мы больше не на одной стороне.
— Мы не можем упускать из виду то, что действительно важно, — сказала я, целуя и прижимаясь к его шее и плечу.
— Что? — сонно переспросил Эрнест. — Не будем.
— Я серьезно, Зайчик. Даже когда другие вещи будут манить нас к себе, мы должны продолжать выбирать друг друга. В этом смысл брака. Ты не можешь всего один раз произнести клятву и думать, что этого достаточно. Мы должны повторять ее снова и снова, а затем протянуть через все, что у нас есть в этой жизни.
Он издал еще один тихий звук, и я поняла, что он уже засыпает. Он меня не слышал.
— Это то, чего я хочу, — произнесла я нежно. — Я выбираю тебя.
Всю осень Эрнест постоянно приезжал и снова уезжал, почти ничего не рассказывая о своей «Фабрике жуликов». Я тоже не задавала лишних вопросов, хотя действительно не понимала, что он делает, почему это имеет для него значение или как он может оправдывать свое такое долгое отсутствие, когда он совершенно ненавидел мое. В конце концов я решила, что если мне и приходится торчать дома, то я хотя бы должна писать.
Я порылась в столе, чтобы найти страницы повести о карибской девушке Лиане, которую начала год назад. Этот текст заслуживал спасения и доработки. Я не знала, хватит ли мне материала на роман, но существовал только один способ проверить это. Я подумала, что разумнее всего снова вернуться к самому началу. Действие книги происходило в Карибском море, поскольку все мои мысли были именно об этом месте. В этом и состояла ирония — вспомнить мое ужасное путешествие и сделать из него райское местечко для Лианы.
Разве я мало знала о рае? Только мне все больше и больше казалось, что чем сильнее мы отворачиваемся от любви, тем дальше оказываемся от рая. Хотя и то и другое способно отыграться на вас — и чем хуже вы будете за ними присматривать, тем раньше это произойдет.
И чтобы в этом убедиться, мне достаточно было просто обойти все комнаты. Снова начался сезон дождей, оставляя за собой следы плесени. В задней спальне куски плитки на полу были сорваны толстыми корнями деревьев, как будто двор пытался пробраться внутрь, чтобы разрушить нашу жизнь. Краска на кухне отслаивалась от сырости, а в наших книгах поселились чешуйницы.
Я сделала все, что могла, а для остального наняла рабочих, которые приводили дом в порядок, пока кошки гонялись друг за другом из комнаты в комнату. Их количество удвоилось за последние несколько месяцев. Я любила их всех не меньше, чем Эрнест: толстого белого перса по имени Дядя Вольфер, двух черно-белых котов — Диллинджера и Грома, и серого полосатого кота, который был так
