Несколько минут спустя он написал что-то на клочке бумаги и передал его секретарю со словами: «Отдайте Даниэлю». Записка гласила: «¡Tú me jodiste, carbon!» (в очень смягченном переводе — «Ну ты мне и подсиропил, мерзавец!»).
История об этом единственном кутеже в компании Даниэля Бакарди и Хосе Аргамасильи стала семейной легендой — особенно потому, что это было настолько не в характере Боша. Честно говоря, этот человек с круглым младенческим лицом всегда казался немного ханжой. Он был верен своей жене Энрикете Шуг, своему рыболовному катеру, своей машине — желтому «бьюику»-кабриолету с красными кожаными сиденьями.
Его спокойная, но безошибочная манера руководить позволила ему добиваться от сотрудников всего, на что они только способны, хотя иногда для этого приходилось их запугивать до потери сознания. Бош великолепно распознавал таланты и частенько сразу выделял самых способных молодых сотрудников компании и давал им задания, которые другие руководители (а иногда и сами работники) считали выше их компетенции.
Сотрудники приходили в восторг от того, что Бош настолько верит в их способности, что доверяет такую ответственность, — но одновременно были в ужасе, поскольку понимали, что стоит им не оправдать его ожиданий, другого шанса, скорее всего, уже не будет. Бош постоянно проверял своих подчиненных на профессиональную пригодность. Вскоре после того, как Хуан Грау в 1950 году пришел в компанию на должность инженера-химика, Бош позвонил ему из Гаваны, где в то время был министром финансов в кабинете Карлоса Прио. Бош сам взял Грау на работу, однако говорил с ним лично в первый раз.
— Хуан, не могли бы вы приехать ко мне в Гавану? — спросил Бош своим мягким негромким голосом, который казался еще тоньше из-за помех в междугородней связи.
— Конечно, сеньор Бош, — немедленно ответил Грау. — Что-нибудь привезти?
— Нет, — сказал Бош, — просто ждите меня завтра в семь утра у бокового входа в министерство финансов.
Грау тут же заказал билет на самолет, чтобы совершить перелет в шестьсот миль на другой конец острова. На следующее утро он ждал у дверей министерства; Бош подъехал на машине с шофером и повел Грау наверх, в свой кабинет. Грау в то время было всего двадцать три года, и он трясся от страха. Бош был не просто его начальником в «Бакарди», он был министром финансов Кубы! Что же ему потребовалось от простого инженера-химика?
Когда Бош уселся за столом, то посмотрел на Грау пронзительными глазами, в которых мерцала его знаменитая улыбка.
— Хуан, что такое нитриты в воде?
Грау решил, что для Боша этот вопрос — лишь повод начать разговор.
— Понимаете, сеньор Бош, нитриты — это… — Он неожиданно для себя запнулся. — Они появляются, когда вода загрязнена органической материей. Это признак загрязнения воды.
— Хорошо, Хуан, — кивнул Бош. — Большое спасибо.
Он улыбнулся Грау и больше ничего не сказал. Юноша сидел, окаменев от ужаса, не зная, что говорить, и не представляя себе, что сейчас будет. На самом деле аудиенция была окончена.
— Вы свободны, идите, — сказал наконец Бош. Это было всего лишь испытание. Если бы Грау не сумел ответить Бошу, что такое нитриты, его, скорее всего, уволили бы с работы.
То, как Грау побаивался Боша в бытность молодым инженером, с годами не прошло. С точки зрения Боша, сотрудники должны были быть готовы делать свое дело, каким бы ни было задание, не задавая вопросов и не ища оправданий. Обычно Бош давал сотруднику задание и оставлял его в покое — однако он все равно пользовался лишь угрюмым уважением работников; лично его они не любили. Бош был авторитарным руководителем и не любил, когда кто-то ставит под сомнение его решения, и иногда обижал опытных управляющих «Бакарди», которые привыкли доверять своему собственному мнению. Десятки лет спустя Грау признавался: «Я ощущал это всю жизнь.
Он говорил: «Не хотите ли возглавить такой-то и такой-то проект?» И совершенно тем же тоненьким голоском с той же непринужденностью мог сказать: «Знаете, мне кажется, вам не следует больше работать в нашей компании». И этот взгляд — как будто он видит тебя насквозь!»
* * *
Одни работники «Бакарди» были недовольны Бошем как руководителем, а другие искренне им восхищались. Он регулярно обходил с инспекцией все помещения «Бакарди» и отмечал усердных работников — но при этом отчитывал тех, чей труд не соответствовал его стандартам. Были ли у этих оценок какие-то последствия — вопрос спорный; текучесть рабочей силы у «Бакарди» была невелика. Договоры с профсоюзом и трудовое законодательство не позволяли уволить работника — разве что за какой-то вопиющий проступок, — и лишь немногие увольнялись по собственному желанию, поэтому возможность продвинуться по службе представлялась редко. Получить должность в «Бакарди» — на винокурне, на фабрике по производству рома, в пивоварне «Атуэй», в администрации — считалось в Сантьяго большой удачей: платили в компании больше среднего, условия труда и социальные льготы были лучше, гарантия занятости надежнее.
Если молодые жители и жительницы Сантьяго ступали на порог компании «Ром «Бакарди»», они, как правило, там и оставались, а зачастую делали все возможное, чтобы здесь работали и другие члены их семей.
Например, Пепин Эрнандес пришел на работу к Бакарди в 1954 году в девятнадцать лет и прошел по следам отца — начальника цеха на разливочном заводе «Атуэй». Первая его должность была временной, однако отец твердо решил, что если Пепин поработает в «Бакарди», это будет хорошее начало карьеры. «Отец очень верил в семью Бакарди, — вспоминал Эрнандес в интервью одной сантьягской газете в 2002 году. К этому времени Эрнандес уже стал директором Музея рома, проработав в кубинской ромовой промышленности сорок лет — сначала в компании «Бакарди», затем у ее социалистических преемников. Он вспоминал, что Хоакин Бакарди, получивший образование в Гарварде и ставший мастером-пивоваром «Атуэя», дружил с его отцом, брал его на рыбалку на своей яхте, а сам Бош не раз и не два говорил старшему Эрнандесу, как высоко он ценит его труд. «Мой отец говорил, что если Бош в кого-то верил, то всегда давал возможность развиваться», — вспоминал Эрнандес-младший.
Об этом же говорил и Раймундо Кобо, который проработал в компании «Бакарди» почти двадцать лет, когда ей еще владела семья Бакарди. Кобо работал на полставки в литейном цехе компании, и однажды в мастерскую пришел Пепин Бош и попросил его сделать бронзовую отливку. Через несколько дней Бош вернулся, и работа Кобо так ему понравилась, что он тут же предоставил ему должность на полную ставку. Когда Кобо давал интервью в Сантьяго в возрасте восьмидесяти шести лет, спустя долгие годы после выхода на пенсию, он вспоминал, что Пепин Бош был afectuoso y respectuoso – дружелюбным и почтительным работодателем. Он работал у Бакарди в ту эпоху, когда личное внимание, два ящика пива и бутылка рома añejo в подарок на Рождество позволяли завоевать преданность работника — до того, как социализм научил рабочих относиться к руководству с подозрением.
