выстреля, удалились от деревни, как весь транспорт стал вытягиваться из
оной. Дав ему отойти на расстояние около двухсот саженей, партия моя
поднялась на высоту и часть ее бросилась по долу в атаку. Пленные помогли
атакующим, и прикрытие, в сто шестьдесят шесть человек и четыре офицера
состоявшее, мгновенно было обезоружено. С добычею сей я воротился на ночлег
в Покровское, откуда 20-го, поутру, пошел в село Городище как для
доставления покоя моей партии, так и для личного осмотра поголовного
ополчения в Знаменском. К тому же я был отягчен добычею. Поиск сей мне
доставил девятьсот восемь рядовых, пятнадцать офицеров, тридцать шесть
артиллерийских палубов и сорок провиантских фур, сто сорок четыре вола,
которых определил я на порцию, и около двухсот лошадей, из коих, выбрав
лучшие для худоконных казаков, остальные роздал крестьянам. Так как
Городище в пятидесяти верстах от столбовой Смоленской дороги и,
следственно, вне опасности от внезапного неприятельского нападения, то
партия моя разделилась надвое. Бугский полк занял деревню Луги, в трех
верстах от Городища, где я остался с другою частью моей команды. Пикеты
были выставлены на двух главных дорогах, и разъезды посылаемы не далее как
за три и четыре версты, каждый день по два раза.
Между тем из четырехсот отбитых наших пленных я выбрал двести пятьдесят
человек и присоединил к ним остаток моей пехоты, которую назвал "Геройским
полувзводом"[26] . В полувзвод сей я переводил только за отличие и, таким
образом, мало-помалу умножил его до двух взводов. Остальных сто пятьдесят
человек я отправил в Знаменское и, наименовав их "Почетною полуротою",
брать с них пример предписал всему поголовному ополчению.
Двадцать первого, рано, я ездил в Знаменское, где нашел уже до пятисот
человек под ружьем. Вольский мне объявил, что прочие тысяча пятьсот,
вооруженные также неприятельскими ружьями, находятся по деревням и в
готовности при первой повестке собраться в Знаменское. Он уверял, что
рвение поселян так велико, что, в случае нужды, можно набрать в весьма
короткое время до шести тысяч народа; но те уже будут вооружены копьями и
топорами, а не ружьями. Потрясение в умах возымело действие, направление
было показано... Ежели бы мы угрожаемы были миром! Я желал бы более; но
тогда и тем был доволен.
К славе нашего народа, во всей той стороне известными изменниками были одни
дворовые люди отставного маиора Семена Вишнева и крестьяне Ефим Никифоров и
Сергей Мартынов. Первые, соединясь с французскими мародерами, убили
господина своего; Ефим Никифоров с ними же убил отставного поручика Данилу
Иванова, а Сергей Мартынов наводил их на известных ему богатых поселян,
убил управителя села Городища, разграбил церковь, вырыл из гробов прах
помещицы села сего и стрелял по казакам. При появлении партии моей в ту
сторону все первые разбежались и скрылись, но последнего мы захватили 14-го
числа. Эта добыча была для меня важнее двухсот французов! Я немедленно
рапортовал о том начальнику ополчения и приготовил примерное наказание.
Двадцать первого пришло мне повеление расстрелять преступника, и тот же час
разослано от меня объявление по всем деревням на расстоянии десяти верст,
чтобы крестьяне собирались в Городище. Четыре священника ближних сел туда
же приглашены были. 22-го, поутру, преступника исповедали, надели на него
белую рубашку и привели под караулом к самой той церкви, которую он грабил
с врагами отечества. Священники стояли перед нею лицом в поле; на одной
черте с ними - взвод пехоты. Преступник был поставлен на колена, лицом к
священникам, за ним народ, а за народом вся партия - полукружием. Его
отпевали... живого. Надеялся ли он на прощение? До верхней ли степени
вкоренилось в нем безбожие? Или отчаяние овладело им до бесчувственности?
Но вовремя богослужения он ни разу не перекрестился. Когда служба
кончилась, я велел ему поклониться на четыре стороны. Он поклонился. Я
велел народу и отряду расступиться. Он глядел на меня глазами неведения;
наконец, когда я велел отвести его далее и завязать глаза, он затрепетал...
Взвод подвинулся и выстрелил разом. Тогда партия моя окружила зрителей, из
коих хотя не было ни одного изменника и грабителя, но были ослушники
начальства. Я имел им список, стал выкликать виновных поодиночке и
наказывать нагайками.
Когда кончилась экзекуция, Степан Храповицкий читал: "Так карают
богоотступников, изменников отечеству и ослушников начальству! Ведайте, что
войско может удалиться на время, но государь, наш православный царь, знает,
где зло творится, и при малейшем ослушании или беспорядке мы снова явимся и
накажем предателей и безбожников, как наказали разбойника, перед вами
лежащего: ему и места нет с православными на кладбище; заройте его в
Разбойничьей долине"[27].
Тогда священник Иоанн, подняв крест, сказал: "Да будет проклят всякий
ослушник начальства! Враг бога и предатель царя и отечества! Да будет
проклят!"
После сего я читал народу наставление, данное мною токаревским крестьянам,
и распустил всех по домам, а вечером послал курьера с донесением как об
успехе моих поисков, так и о наказании помянутого преступника.
Двадцать третьего, поутру, известился я о кончине благодетеля моего, героя
князя Петра Ивановича Багратиона. Судьба, осчастливя меня особою его
благосклонностью, определила мне и то счастие, чтобы отдать первую почесть
его праху поражением врагов в минуту сего горестного известия. Один пикет,
стоявший на проселочной дороге, которая ведет из Городища к Дорогобужу, дал
знать, что две большие неприятельские колонны идут к Городищу. Я приказал
кавалерии поспешнее седлать и садиться на коней, послал с тем же к
Чеченскому в Луги, а сам бросился с пехотою к выезду из села на
Дорогобужскую дорогу. Намерение мое состояло в том, чтобы удержать пехотою
вход неприятеля в деревню и тем дать время кавалерии изготовиться,
собраться и, объехав деревню, ударить неприятелю в тыл.
До выезда - более версты расстояния. Я ехал рысью, и клянусь честью, что
пехотинцы мои не только от меня не отставали, но несколько человек из них
даже опередили меня. Такова была алчность их к битвам. Подъехав к дальним
