даже опередили меня. Такова была алчность их к битвам. Подъехав к дальним
избам, я остановил мою команду, рассыпал между избами и огородами пятьдесят
стрелков, а остальных двести двадцать пять человек, построя в две колонны,
показал головы колонн и скрыл хвосты оных за строением. По учреждении всего
касательно до защиты села, я поехал вперед увериться сам собою, достоин ли
неприятель столь великолепного приема. Вскоре мне открылась толпа пехоты
человек в четыреста. Вначале она направлялась к Городищу, но, получа
несколько выстрелов от стрелков и увидя колонны мои, потянулась мимо. Тогда
я уверился, что эта толпа никакого против меня дерзкого намерения не имеет.
И подлинно, она была не что иное, как сильная шайка мародеров. Я велел
стрелкам напирать на отступающих, а всей пехоте - следовать за стрелками. В
это время мы увидели маиора Храповицкого, несущегося вихрем с кавалериею.
Неприятель бросился в ближнюю рощу; пехота моя - за ним. Гул выстрелов и
крик "ура!" загремели и слились вместе. Роща примыкала к реке Угре, на
которой есть броды; за рекою же тянулся сплошной лес почти до Масальска;
добыча вырывалась. Храповицкий, уроженец и житель Городища [28] , с
отличнейшими военными дарованиями соединял на этот случай и вернейшее
местное познание. Он немедленно обскакал рощу и стал между нею и рекою, в
одно время как пехота ворвалась в рощу.
Неприятель, видя неминуемую гибель, стал бросать оружие и сдаваться; я
велел щадить, уверенный, что приличнейшая почесть праху великодушного -
есть великодушное мщение. Тут мы увидели Чеченского, скачущего с полком
своим к нам на помощь. Ему донесли, что мы разбиты и приперты к реке.
Удивление его было наравне с радостью, найдя нас победителями. Неожиданное
дело сие доставило нам триста тридцать рядовых и пять офицеров. Отставной
мичман Николай Храповицкий, командовавший пехотою, в этом деле отличился.
Возвратясь в Городище, мы отпели панихиду по нашем герое, моем благодетеле
- князе Петре Ивановиче Багратионе, - и выступили в село Андреяны.
В то самое время я получил повеление отделить от себя Тептярский полк к
Рославлю и Брянску для содействия отряду калужского ополчения, назначенному
прикрывать Орловскую губернию. Как ни тяжко мне было исполнить сие
повеление, но, чувствуя важность Рославльского пункта, угрожаемого
отрядами, посылаемыми из Смоленска на Орловскую дорогу, я без прекословия
приказал маиору Темирову идти чрез Мутищево в Рославль.
Двадцать четвертого мы узнали, что неприятельский отряд, определенный
против нас действовать, проходя несколько дней без успеха между Вязьмою и
Гжатью, показался между Семлевым и Вязьмою, в селе Монине. Не отступая от
моего намерения, я обратился к Федоровскому и вечером прибыл в Слукино.
Двадцать пятого от Федоровского мы поворотили вправо к Вязьме столбовой
дорогой. Я хотел посредством сильной перестрелки вокруг города притянуть
снова неприятельский отряд в сию сторону и тогда обратиться к Семлеву, где
местоположение гораздо удобнее для действия слабым партиям.
Передовые мои открыли перестрелку под самой Вязьмою; а партия, разделясь на
три колонны, по обыкновению моему, показала голову и скрыла хвосты оных.
Вскоре мы услышали барабанный бой и увидели неприятельскую пехоту, которая
стала отвечать на наши выстрелы, но не смела отходить от города. Я был
доволен. Простояв на сем месте до вечера, мы зажгли бивачные огни и ночью
скрытно отступили в Лосмино, а 26-го - в Андреяны. Прибыв туда, я послал
двух крестьян в Покровское разведать о неприятельском отряде. Не прошло
четырех часов, как прискакали два парня из Лосмина с донесением, что
известный отряд тянулся между сим селом и Вязьмою и идет в направлении к
Гжати. Желание мое исполнилось. Немедленно партия поднялась и выступила к
Монину. Под вечер она подошла к селу и застала в нем сорок две провиантские
фуры и десять артиллерийских палубов под прикрытием ста двадцати шести
конных егерей и одного офицера. Сия команда принадлежала отряду, ушедшему
за мною к Гжати усиленным маршем в полном уверении найти меня в сем
направлении. Пленный офицер объявил мне, что противник мой, в исступлении
от неудачи своей, пошел к Гжати и что, в случае нового неуспеха, он намерен
сделать решительный поиск вдоль Угры, дабы отрезать меня от Юхнова и
Калуги.
Я заметил, что некоторые партизаны, командуя отдельною частию войск, думают
командовать не партиею, а армиею, и считают себя не партизанами, а
полководцами. Оттого-то господствующая их мысль состоит в том только, чтобы
отрезать противную партию от армии, к коей принадлежит она, и занимать
позиции подобно австрийским методикам. Надобно один раз навсегда знать, что
лучшая позиция для партии есть непрестанное движение оной, причиняющее
неизвестность о месте, где она находится, и неусыпная осторожность часовых
и разъездных, ее охраняющих; что партию отрезать нет возможности, - и
держаться русской пословицы: убить да уйти - вот сущность тактической
обязанности партизана. Мой противник этого не ведал, и потому мне легко
было с ним управиться. Отправя добычу в город прежде мной употребляемым
способом, мы продолжали путь к столбовой дороге, около которой проходили до
29-го числа с малою пользою.
Двадцать девятого партия прибыла в Андреяны, где встретил нас курьер мой,
возвратившийся из главной квартиры. Он привез мне разные бумаги и известил
меня о следовании, на подкрепление моей партии, казачьего Попова 13-го
полка, который и прибыл в Андреяны 31-го.
Сей полк, невзирая на усиленные переходы от самого Дона, представился мне в
отличнейшем положении и усилил партию мою пятью сотнями доброконных
казаков. Тогда я перестал опасаться нападения искавшего меня отряда и взял
намерение самому атаковать его. Но прежде сего мне хотелось и наметать и
натравить сии новые войска, составлявшие большую половину моей партии. К
тому же, если малочисленным отрядом можно было управлять, так сказать,
разбойнически, без предварительного устройства, а братски и крутою
строгостью, то сего не можно уже было продолжать с семьюстами человек.
Итак, до 3-го октября я принужден был заняться образованием постановлений
