против меня действовать, потеряв меня из виду, обратится к первому
назначению своему, то есть продолжать будет путь свой к Москве; или,
гоняясь за мною от Дорогобужа до Гжати и от Гжати к Дорогобужу, и изнурит
лошадей своих, и представит мне случай поразить его с меньшим затруднением
или, разделясь, чтобы охватить меня, подвергнет себя разбитию по частям.
Восемнадцатого, вечером, по прибытии нашем в село Покровское, крестьянин,
пришедший с большой дороги, объявил нам, что он видел пехотного солдата,
бежавшего из транспорта пленных наших, которые остановились на ночлег в
селе Юреневе, и что сей солдат ночует в селе Никольском, между Юреневом и
Покровским. Я спросил крестьянина, может ли он привести ко мне солдата
сего? Он отвечал, что может, но что так как одному ему идти туда страшно,
то просит казака проводить его. Я ему дал известного урядника Крючкова, и
они отправились.
Девятнадцатого, за два часа перед рассветом, посланные мои возвратились и
привели этого солдата. Он объявил мне, что, точно, тысяча человек наших
пленных остановилась в Юреневе, что часть их заперта в церкви, а часть
ночует в селе по избам, где расположена и часть прикрытия, состоящего всего
из трехсот человек. Я велел садиться на коней, и, пока партия вытягивалась,
Крючков при крестьянине и солдате рассказал мне, как, подъехав к
Никольскому, они встретили прохожего, который объявил им, что при нем вошла
в оное село шайка мародеров, как крестьянин оробел и не смел войти в село,
но что он, Крючков, расспрося его подробно о месте, где ночует солдат,
надел на себя кафтан крестьянина, вошел в село, наполненное французами,
прямо пришел к сенному сараю, где, по рассказу крестьянина, должен был
ночевать солдат, разбудил и вывел его оттуда. Такой отважный поступок
усугубил большое уважение к нему всех его товарищей, а меня поставил в
приятную обязанность донести о том самому светлейшему.
Мы обошли Никольское и остановились за четверть версты от Юренева; еще было
час времени до рассвета. К несчастью, пока партия была на марше, транспорт
пленных поднялся и пошел далее по Смоленской дороге, оставя место свое трем
баталионам польской пехоты, шедшим от стороны Смоленска в Москву. Один из
них
расположился в селе, а два за церковью, на биваках. Войска сии были в
совершенной оплошности, что доказывает неумышленность сего перемещения.
Основываясь на рассказе солдата и полагая, что в самом селе не более
половины прикрытия, ибо другую половину я полагал около церкви, заключавшей
в себе другую часть наших пленных, я с рассветом осмотрел местоположение и
приказал шестидесяти человекам пехоты, прокравшись лощиною к селу,
вторгнуться в средину улицы, закричать: "Ура, наши, сюда!" - и на штыках
вынести вон неприятеля. Сею пехотою командовал отставной мичман Николай
Храповицкий.
В одно время Бугский полк должен был объехать село и стать на чистом месте,
между деревнею и церковью, дабы отрезать дорогу оставшимся от поражения.
Прежний мой отряд и Тептярский полк я оставил в резерве и расположил
полускрытно около леса, приказав им открывать разъездами столбовую дорогу к
Вязьме.
Распоряжение мое было исполнено со всею точностию, но не с той удачею,
каковую я ожидал. Пехота тихо пробралась лощиною и, бросясь в село, вместо
пленных наших и слабого их прикрытия попалась в средину хотя оплошного, но
сильного неприятельского баталиона. Огонь затрещал из окон и по улице...
Герои! Они опирались брат на брата и штыками пробили себе путь к Бугскому
полку, который подал им руку. В пять минут боя из шестидесяти человек
тридцать пять легло на месте или было смертельно ранено.
Между тем Чеченский с Бугским полком совершенно пресек путь атакованному
баталиону, который, ожидая подкрепления, мнил до прибытия его удержаться в
селе и усилил огонь по нас из изб и огородов. Кипя мщением, я вызвал
охотников зажечь избы, в коих засел неприятель... Первыми на то отважились
оставшиеся мои двадцать пять героев! Избы вспыхнули, и более двухсот
человек схватилось пламенем. Поднялся крик ужасный, но было поздно! Видя
неминуемую гибель, баталион стал выбегать из села вроссыпь. Чеченский сие
приметил, ударил и взял сто девятнадцать рядовых и одного капитана в плен.
Тогда баталион столпился, был несколько раз атакован и отступил с честью к
двум вышеупомянутым баталионам, которые уже шли от церкви к нему на помощь.
Когда они показались, я, видя, что нам нечего с ними будет делать, приказал
понемногу отступать. Огонь, ими по нас производимый, причинил мало вреда, и
мы, подобрав наших раненых, вскоре вышли из выстрелов. В это время один из
посланных разъездов к стороне Вязьмы уведомил меня о расположенном
артиллерийском парке версты за три от места сражения, за столбовою дорогою.
Я, отправя раненых в Покровское под прикрытием Тептярского полка, помчался
с остальными войсками к парку и овладел оным без малейшего сопротивления.
Он состоял в двадцати четырех палубах, в ста сорока четырех волах для
перевозки их употребленных и двадцати трех фурманщиках; прочие скрылись в
лесах. Возвратясь после сего полууспешного поиска в Покровское, я был, по
крайней мере, утешен тем, что опыт поисков, сделанных мною с первою моей
командою на Смоленской дороге, обратил светлейшего к предложению моему, и
легкие отряды назначены были действовать на путь сообщения неприятеля.
Едва мы успели расположиться в Покровском, как известился я, что новый
транспорт пленных наших, числом четыреста человек, остановился неподалеку
от нас. Быв уже раз наказан за отвагу штурмовать селение, занятое пехотою,
я отрядил вперед урядника Крючкова с шестью отборными казаками: Ластевым,
Афониным, Володькой, Волковым и еще двумя, коих забыл имена, и велел ему,
подъехав к деревне, выстрелить из пистолетов и поспешно скрыться, дабы тем,
встревожа прикрытие, принудить его искать себе покойнее для привала место.
Партия же следовала за Крючковым скрытно и оставалась в засаде, ожидая
выхода транспорта из селения.
Совершенный успех увенчал мое предприятие. Едва Крючков и казаки его,
выстреля, удалились от деревни, как весь транспорт стал вытягиваться из
