произошли разительные. Он был весел, воодушевлен, выглядел лучше, чем когда-либо: очевидно, строгий тюремный уклад ему подошел. Встретил он меня шуткой:
- Фрэнк, это ты! - воскликнул Оскар, словно удивившись. - Как всегда - оригинален! Ты вернулся в тюрьму по собственной воле!
Оскар сообщил, что новый начальник тюрьмы, майор Нельсон, добр к нему, насколько это возможно. Его не наказывали уже несколько месяцев, и «О, Фрэнк, как же это приятно - читать, когда захочешь, писать, когда есть вдохновение - радость жизни вернулась!». Состояние Оскара настолько улучшилось, что меня радовали его речи.
- Какие у тебя есть книги? - спросил я.
- Я думал, мне захочется перечитать «Царя Эдипа», - мрачно ответил Оскар, - но я не могу это читать. Всё это - какое-то ненастоящее. Потом я подумал о Святом Августине, но он - еще хуже. Отцы Церкви по-прежнему далеки от меня, все они с такой легкостью смогли раскаяться и изменить свою жизнь: мне это столь легким не кажется. В конце концов я остановил свой выбор на Данте. Данте - именно то, что нужно. Прочел всё «Чистилище», заставил себя прочесть его на итальянском, чтобы в полной мере прочувствовать вкус и значение поэмы. Данте тоже спустился в бездну, испил горький напиток отчаяния. Когда выйду, хочу составить маленькую библиотеку, избранные книги. Может быть, ты мне поможешь их достать. Хочу книги Флобера, Стивенсона, Бодлера, Метерлинка, Дюма-отца, Китса, Марлоу, Чаттертона, Анатоля Франса, Теофиля Готье, Данте, Гете, стихи Мередита и его «Эгоиста», «Песни царя Соломона», «Книгу Иова» и, конечно, Евангелие.
- Я с радостью достану для тебя эти книги, - сказал я, - если пришлешь мне список. Кстати, я слышал, ты помирился с женой, правда ли это? Мне будет приятно узнать, что это - правда.
- Надеюсь, всё будет в порядке, - мрачно ответил Оскар, - она очень хорошая и добрая. Думаю, ты слышал, - продолжил Оскар, - моя мать умерла после того, как меня посадили сюда, в моей жизни возникла огромная пустота...Я всегда относился к матери с величайшей любовью и восхищением. Она была великой женщиной, Фрэнк, идеальной идеалисткой. У моего отца когда-то были неприятности в Дублине, наверное, ты об этом слышал?
- О да, - ответил я. - Читал об этом деле. (О нем рассказано в первой главе этой книги).
- Так вот, Фрэнк, она поднялась на трибуну и давала показания с невероятным спокойстивем, с полным доверием, без тени обычной женской ревности. Она не могла поверить, что мужчина, которого она любит, может оказаться человеком недостойным, и ее уверенность была столь абсолютной, что передалась присяжным. Ее доверие было столь благородным, что присяжные тоже его испытали, признали моего отца невиновным. Невероятно, правда? Она была полностью уверена в том, какой будет вердикт. Лишь благородные души обладают такой уверенностью и спокойствием...
"Сперанца": леди Уайльд в юности
Когда мой отец умирал, было то же самое. Она всегда сидела у его изголовья в черной вуали, в безмолвном спокойствии. Ничто никогда не могло поколебать ее оптимизм. Когда смерть забрала мужчину, которого она любила, она приняла это столь же умиротворенно, и смерть моей сестры она перенесла столь же возвышенно. Моя сестра была чудесным созданием, такая веселая и резвая, я называл ее «солнечным светом во плоти».
Когда мы ее потеряли, мать просто приняла это, для ребенка так было лучше всего. У женщин мужества бесконечно больше, чем у мужчин, тебе так не кажется? Я никогда не встречал никого, обладающего столь безграничной верой, как моя мать. Она была одной из величайших личностей этого мира. Не решаюсь подумать, что она выстрадала после вынесения мне приговора - уверен, ее страдания были безграничны. Она возлагала на меня большие надежды. Когда ей сказали, что она умирает и не сможет меня увидеть, поскольку мне не позволили поехать к ней, она сказала: «Да поможет ему тюрьма» и отвернулась к стене.
Она относилась к тюрьме так же, как ты, Фрэнк, и на самом деле, думаю, вы оба правы: тюрьма мне помогла. Теперь я понимаю то, что не понимал раньше. Понимаю, что такое сострадание. Прежде я думал, что произведение искусства должно быть красивым и веселым. Но теперь я понимаю, что этого идеала недостаточно, это - просто поверхностно: в основе произведения искусства должно лежать сострадание, книгу или стихотворение, в котором нет сострадания, лучше вообще не писать...
- Я буду очень одинок, когда выйду отсюда, а я не могу выносить одиночество, это невыносимо, это мне ненавистно, с меня этого довольно...
Понимаешь, Фрэнк, я полностью порвал с прошлым. Собираюсь написать его историю. Хочу рассказать о своем искушении и падении: как человек, которого я любил, втянул меня в свою ужасную склоку, толкнул в драку со своим отцом, а потом бросил страдать в одиночестве...
Вот эту историю я собираюсь рассказать. Я пишу книгу сострадания и любви, ужасную книгу...
Фрэнк, ты ее опубликуешь? Мне хотелось бы, чтобы она вышла в «The Saturday».
- Я с радостью опубликую всё, что ты напишешь, - ответил я, - но с большей радостью опубликую что-то, что говорит о том, что ты, наконец, выбрал правильную сторону и начал новую жизнь. Я заплачу тебе ту сумму, в которую оценю это произведение - в любом случае, больше, чем я плачу Бернарду Шоу или кому-либо еще, - я сказал это, чтобы подбродрить Оскара.
- Я в этом уверен, - сказал Оскар. - Я пришлю тебе книгу, как только допишу. Думаю, она тебе понравится, - после этого разговор на мгновение угас.
Наконец я уверился, что с Оскаром всё будет хорошо. Откуда у меня взялась такая уверенность? Его разум был богаче и крепче, чем когда-либо прежде, и он порвал со всем своим темным прошлым. Мне было приятно думать, что он создаст произведения более великие, чем прежде. У Оскара тоже была эта вера и решимость, это было понятно из того, что он в то время писал в тюрьме:
«Мне предстоит столь многое сделать, что величайшей трагедией стала бы моя смерть прежде, чем мне будет позволено совершить хотя бы малую толику задуманного. Я вижу, как развивается искусство и жизнь, достигая нового совершенства. Я жажду жить, чтобы исследовать то, что является для меня ничем иным, как новым миром. Хотите знать, что это за новый мир? Думаю, вы можете догадаться. Это -
