Говоря о Брюллове, следует помнить, что он происходил из семьи потомственных профессиональных художников. Это была абсолютно профессиональная семья: художники, резчики по дереву (как отец Карла – Павел Брюллов), начиная с того далекого XVII века, когда представители рода Брюлло, будучи гугенотами, бежали из Франции и растеклись по многим странам. Кое-кто из Брюлло приехал в Россию и обосновался в Санкт-Петербурге.
С детства у Карла проявился интерес к рисованию, еще и потому, что он был ребенком совсем хилым, до пяти лет не ходил. Отец сразу понял, что ему нужно дать карандаш. И мало того что дал ему карандаш – был весьма строг, излишне строг. Если 22 лошади не нарисовал – значит, завтрак не давали. Если что-то не то сделал, отец мог и стукнуть как следует, и однажды стукнул так, что одно ухо у Карла плохо слышало потом всю жизнь. Не случайно на автопортрете Брюллов немного напряжен, как человек, который прислушивается к чему-то.
Одарен Карл был чрезвычайно. И когда десяти лет его отдали в Академию художеств, он был лучшим. Был лучшим всегда, во всем. Руку набил себе так – на том, что срисовывал слепки, делал бесконечные натюрморты, – что мог делать это уже с закрытыми глазами. Что касается академизма, академического направления, которое господствовало в это время в живописи, он принадлежал ему целиком и полностью. Когда получил стипендию, отправился в Италию. Эта страна буквально стала для него землей обетованной, потому что от климата Петербурга ему всегда было плохо: сырость, дожди бесконечные, отсутствие солнца, тепла. Италию Карл ощутил как свою вторую родину. И когда он прислал в Академию художеств отчет о своем пребывании в Италии, картину «Итальянский полдень», на которой была изображена итальянка не таких форм, как требовала петербургская Академия художеств, и ему было указано на это, – он сказал, что художник имеет право быть ближе к натуре и воспроизводить ее так, как видит его собственный глаз. То есть, даже следуя строгим академическим правилам, Брюллов имел и возможность, и право отстаивать свое собственное «я».
Очень рано Брюллова захватывает тема гибели древнего города Помпеи. Катастрофа обрушилась на город внезапно. Люди жили, занимались своими делами, и вдруг… И это действительно произошло вдруг. Потому что тысячу лет молчал Везувий.
В 23 году нашей эры в Комо (римляне называли его Novum Comum) родился известный римский ученый-энциклопедист Плиний Старший, который специально отправился наблюдать извержение Везувия, приведшее к гибели Помпей, и погиб.
Плиний Старший (Plinius), Гай Плиний Секунд (23–79 годы. н. э.) – талантливый военачальник, плодовитый писатель и один из величайших римских энциклопедистов. Его называют Плинием Старшим, чтобы отличать от его племянника – проконсула и писателя эпистолярного жанра – Плиния Младшего. Сохранилось лишь одно, но главное сочинение его жизни – «Historia naturalis» («Естественная история»), представляющее собой энциклопедическое собрание сведений по истории и географии Римской империи, а также естественнонаучных знаний античности. В «Естественной истории» подробно рассказывается о сельском хозяйстве, растениях и продуктах питания, о минералах и драгоценных камнях.
Итальянский полдень
1827 год
Его племянник – Плиний Младший, – тоже чуть не погибший в результате извержения, описал все эти события в своем письме к историку Корнелию Тациту. Теперь скульптурные изображения дяди и племянника украшают собор города Комо. Перед вратами, перед входом, две фигуры – это Плиний Старший и Плиний Младший.
Серьезные археологические раскопки Помпей начались в середине XVIII века, а продолжились во времена Наполеона I, когда Неаполитанским королевством, на территории которого находились Помпеи, управлял маршал Мюрат. Карлу рассказал о Помпеях Александр, его брат, будущий архитектор. И когда Карл Брюллов поехал в Помпеи, конечно, он был потрясен. Потому что когда велись раскопки и слой за слоем снимался пепел, то находили тела людей, которые были захвачены катастрофой прямо в момент извержения. Это были судороги, естественные и неестественные положения человеческих тел. Город, на который обрушилась катастрофа и который не был к ней готов абсолютно, накрыло многометровым слоем пепла и камней. Мало того что жители не успели покинуть город. Многие не знали, как скрыться от этого извержения вулкана, и, наоборот, заходили в дома, считая, что дома смогут их защитить. Многие бежали к морю.
Т. РОДАРИ
Скульптурные изображения Плиния Старшего (слева) и Плиния Младшего (справа) в кафедральном соборе Комо, Италия
Карла Брюллова, изобразившего эту катастрофу, чествовали как величайшего художника не только в России. После выставления картины в Риме он едет в Милан. Там встают в театре, когда видят, что он пришел. К его ногам бросают цветы. О нем пишут. Поэт Евгений Баратынский выразил этот триумф в стихах: «И был «Последний день Помпеи» // Для русской кисти первый день».
Последний день Помпеи
1833 год
Это было всемирное признание. Правда, когда картину повезли в Париж, она не произвела большого впечатления, потому что там уже были другие кумиры – там уже был Делакруа, уже началась эпоха романтизма.
Но ждали ее появления в России и ждали триумфатора – и дождались. В 1833 году в Императорской Академии художеств выставляют эту огромную картину Брюллова. Шесть с половиной метров на пять с половиной. Она производит просто неизгладимое впечатление на Пушкина. Пушкин впечатлился настолько, что написал такие строки:
Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя.
Земля волнуется – с шатнувшихся колонн
Кумиры падают!
(Эта строчка, между прочим, была запрещена цензурой: как бы там что-то не то имел Пушкин в виду! Ишь, видишь ли! «Кумиры падают!»)
Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождем, под воспаленным прахом,
Толпами, стар и млад, бежит из града вон.
Как великолепно об этой картине писал Николай Васильевич Гоголь! Он писал о том, что это рождение русской живописи. Что Карлу Брюллову удалось то, чего не смог найти ни один художник. И Гоголь был совершенно прав. Можно было бы осветить картину красным пламенем Везувия. Красным цветом. Но Брюллов нашел другой прием. Клубы дыма! Все серым стало. Солнца не было видно во время извержения вулкана. И Брюллов дает разряд молнии! И вот в этот момент как будто бы молния, как фотовспышка, выхватывает все – статуи, которые падают, строения Помпей, людей, пребывающих в страхе. Когда гибнут люди массой – это всегда толпа. Но Брюллов из этой толпы, из этой массы выхватывает отдельные группы.
