не может принять столь лестное для него предложение по трем причинам. Во-первых, там ему будет недоставать комфорта и привычных условий для научной работы, во-вторых, ему необходим теннисный корт и он сомневается, что его получит, и, в-третьих, он опасается, что его насильно запишут в коммунисты.
Поляни доверительно сообщил нам, что собирается в Манчестер и ведет об этом переговоры с английскими научными учреждениями. Крыть, как говорится, было нечем.
Тем не менее добрые отношения сохранились у нас до конца августа 33-го года, когда мы смогли наконец покинуть Германию. На память о нашей совместной работе решили сфотографироваться всем отделом.
Профессор М. Поляни (в центре) среди сотрудников своего отдела. Первая слева в первом ряду - Е. Г. Жуковская.
У профессора Габера все обстояло сложнее. В то время ему было уже 64 года возраст, когда трудно думать о переезде в другую страну, тяжело менять привычную обстановку и окружение. Он все тянул и тянул с отъездом. Дошло до того, что стали поговаривать о его терпимости к фашизму, кое-кто перестал подавать ему руку. Он решился все-таки уехать и поселиться в Швейцарии. Через год Габер покончил жизнь самоубийством.
Грустным было наше расставание с няней нашей Наташи фройляйн Кларой Михаэль.
Она проработала в русских семьях десять лет, считая, что это и приятнее (меньше придирок) и выгоднее (русские не мелочны).
Кто-то ей сказал, что в России можно легко выйти замуж даже за инженера или врача, причем без всякого приданого. И она решила поехать с нами, жить у нас и растить Таtі до тех пор, когда она, Клара, встретит своего избранника. Бедняга не могла себе представить, что мы-то сами не знали, где будем жить, что поселиться в Москве далеко не просто, а уж для иностранца и подавно.
Объяснить ей это было невозможно. Мы были очень обязаны Кларе за все, что она сделала для нашей дочки, за любовь к ней и ласку, но взять ее с собой не могли. Сделали ей хороший подарок и нежно попрощались.
Так закончилась наша жизнь в Германии.
По возвращении из Берлина в Москву пришлось устраиваться на новой квартире. Дом был расположен в самом центре города на улице Станкевича за Моссоветом. Квартира из трех небольших комнат, совсем без прямых углов, все они были кособокими.
Трудно понять, как это удалось строителям. А чтобы попасть в ванную комнату, нужно было из двери сначала влезть в ванну.
Квартира на пятом этаже, и, чтобы погулять с ребенком, приходилось тяжелую массивную немецкую коляску тащить вниз и вверх по лестнице.
Решили найти для Наташи хорошую няню.
Образцом для нас была наша Клара Михаэль. И поэтому мы долго не могли ни на ком остановиться. Хотя мой муж был партийным, как говорится, с ногтей, он твердо сказал, что няню нужно искать верующую. И мы такую нашли - в прошлом монашку Анфису Павловну Осокину. Была она высокая, сухая, тихая женщина непонятного возраста. При нас она ни разу не сняла с головы черного платка; мы так и не узнали цвета ее волос. К Наташе относилась она очень нежно, баловала ее, рассказывала сказки, мастерила игрушки, называла ее нежными именами: «капля моя дождевая», «воробушек мой серенький». Все это прелестным говором на «О». И наша кроха с немецкого перешла прямо на нижегородский - тоже стала окать.
Вскоре она заболела ветряной оспой, и наш детский врач Алексей Сергеевич Соколов приходил в восторг от ее говора.
Это и вправду было очень забавно.
- «Это что у тебя, Наташенька?». - «Пятнушки» - «А они болят у тебя?» «Не болят, но чошутся.»
Мирные домашние дела... А ведь уже начался 34-й год. В конце января состоялся ХѴІІ партийный съезд, получивший громкое название съезда победителей. Сейчас мы знаем, что при тайном голосовании на выборах Центрального Комитета наибольшее число голосов получил Киров и наименьшее Сталин, знаем мы и о том, что почти все «победители» были потом расстреляны.
Семен Борисович снова приступил к работе в качестве члена коллегии Наркомвнешторга, но сработаться с наркомом Розенгольцем никак не мог. Несмотря на дооктябрьский партийный стаж и высокую должность, он не получил даже пригласительного билета на съезд и был очень этим огорчен. «Это его работа, Розенгольца», - сказал он мне.
Съезд уже заканчивался. Утром, открывая свежий номер «Правды», Сеня в списке избранных в Комиссию Партийного Контроля нашел свою фамилию. Он не поверил своим глазам. Теперь вся работа Наркомвнешторга и самого наркома оказалась под его контролем - Семен Борисович возглавил отдел внешней торговли в КПК.
Изменилось и наше положение. Нам уже положено было приобретать продукты в так называемом закрытом распределителе, а тогда еще было очень трудно с продуктами.
По воскресеньям мы ездили в Серебряный Бор в однодневный дом отдыха ЦК и там попадали в окружение партийных верхов.
Появилась машина с шофером. Когда наступило лето, нам предоставили госдачу в Томилино по Казанской железной дороге.
На Анфису Павловну вполне можно было оставлять ребенка, и мне предложили работу в Академии химической защиты на кафедре Михаила Михайловича Дубинина в качестве научного сотрудника, вольнонаемного.
Мои товарищи уже имели чины и большие должности: К. В. Чмутов заведовал кафедрой коллоидной химии, К. В. Астахов - кафедрой неорганической химии, бывшей шиловской, И. Л. Кнунянц кафедрой органической химии, чичибабинской. Но моя работа откладывалась, потому что ранней весной 34-го года я уже ждала второго ребенка.
Сережу я родила 7 октября 34-го года.
А когда я вернулась домой, меня ждал неприятный сюрприз: в передней, одетая в свой салоп, с чемоданчиком на коленях, сидела Анфиса Павловна и ждала нас, чтобы попрощаться и уехать. А я так на нее рассчитывала! В чем же дело?
«Если бы вы родили девочку, я бы с вами всю жизнь прожила, а с мальчиком мне неудобно», - объяснила она.
Так я осталась одна с двумя малышами. Нелегко было одной справляться со всеми делами, бабушек у нас не было, Сеня и папа работали без учета времени.
Впрочем, я не теряла связи с товарищами по академии. Они мне рассказали однажды, что введены научные степени кандидата и доктора наук, появилось новое учреждение ВАК - там дают справки тем, кто прошел аспирантуру или присуждают
