Илья Басс - Жизнь и время Гертруды Стайн

В рассказе Хемингуэя У нас в Мичигане трудно не заметить черты литературного кубизма Гертруды (курсив мой, И.Б.):

Лиз очень нравился Джим Гилмор. Ей нравилось смотреть, как он идет из кузницы, и она часто останавливалась в дверях кухни, поджидая, когда он появится на дороге. Ей нравились его усы. Ей нравилось, как блестят его зубы, когда он улыбается.

Ей очень нравилось, что он не похож на кузнеца. Ей нравилось, что он так нравится Д. Дж. Смиту и миссис Смит. Однажды, когда он умывался над тазом во дворе, ей понравилось, что руки у него покрыты черными волосами, и то, что они белые выше линии загара. И, почувствовав, что это ей нравится, она смутилась. (Пер. М. Лорие)

Специалисты расходятся в вопросе, в какой степени Гертруде удалось следовать методу и технике кубизма. Профессор Венди Стайнер, тщательно проанализировав тексты Стайн, пришла к выводу, что, несмотря на определенную схожесть в методах исполнения и подходе, портретные зарисовки писательницы не являются в конечном итоге аналогичными кубизму в живописи[102].

Стараясь сосредоточить внимание читателя, Гертруда насыщает предложения игрой слов. Текст становится интересным для чтения и приобретает юмористический оттенок. Особенно характерен детективный рассказ Кровь на полу столовой.

Вот выбранные наугад строчки из первых же страниц рассказа.

• After a while everybody went away that is to say nobody did stay who was not living there any way in the country house anyway.

• Mind with her mind, she withered with her mind.

• In a hotel one cooks and the other looks…

• But they said. She is dead was found dead, and not in her bed.

А вот и целиком стихотворный абзац оттуда же

Полюбуйтесь на такую фразу:

А это пример аллитерации из портрета о Вирджиле Томсоне:

Рената Стендаль приводит анализ стихотворной поэмы Сузи Асадо[103]. Первый куплет звучит так:

Знающие английский язык, прочитав текст подряд несколько раз, несомненно, уловят ритмичные звуки танца фламенко. Поэма и написана в 1913 году во время пребывания женщин в Испании. Первые четыре строчки переводятся легко, хотя смысл не ясен:

А последняя строчка? Буквальный перевод:

Что с этим делать? В окончании первой строчки, если читать быстро, слышится sweetie — сладость моя, дорогая, любимая. А tray sure по звучанию напоминает treasure — богатство. Тогда куплет можно переписать как

Все становится на место. В дополнение к ‘открытию’ Ренаты Стендаль читатель может заменить told на gold и тогда последняя строчка, а с ней и весь куплет приобретает смысл и очарование: Сузи Асадо — золотое богатство.

А имя? Susie Asado — you see as I do — еще одно предположение.

Насколько правомерна такая трактовка? А вот это и есть другое проявление стайновского стиля, открытое для интерпретации. Впрочем, знакомые с текстами Гертруды охотно согласятся с этой трактовкой. Чего стоят, например, такие стайновские находки как знак & (ampersand) — am per se and, nuisance — new sense и т. п. В одном из текстов Стайн прелестно зашифровала фамилию Хемингуэя: He mingled with a way — Heming [led with a] way.

В начале 1946 года Гертруда Стайн дала так называемое Трансатлантическое интервью Роберту Хаасу. Поскольку надежной коммуникации еще не существовало, Хаас отослал вопросы Гертруде, а она записала ответы и отослала обратно в Америку через посредника.

В этом длинном, не всегда понятном интервью примечателен следующий отрывок:

Я вскоре поняла, что не существует такой вещи, как писать их [слова] бессмысленно. Невозможно соединять их без смысла. Я предпринимала бесчисленные усилия писать слова без смысла и нашла это невозможным сделать. Всякое человеческое создание, предавая слова бумаге, должен придать им смысл.

Что это? Запоздалое признание в ошибочности прежних инноваций? Или все-таки следует продолжать анализ и искать скрытый смысл в ее произведениях?

Прошло больше 65 лет со дня смерти Гертруды Стайн. Дискуссии о ее творчестве не прекращаются, симпозиумы, диссертации, аналитические статьи множатся. А читательские ряды? Скользкий вопрос. Дадим и уклончивый ответ — никакой статистики нет. Можно только утверждать, что творчество Гертруды Стайн являет собой величайший парадокс в литературе XX века — она один из самых знаменитых, самых изучаемых и, однако ж, один из самых мало читаемых широкой публикой писателей.

В 2010 году в Филадельфии открылся великолепный музей Истории американского еврейства. Среди портретов знаменитых американцев еврейского происхождения висит и портрет Гертруды Стайн. И вроде бы занимает законное место. Тем не менее, находится существенное число людей, которые ставят под сомнение правомерность присутствия ее портрета в музее.

В 1995 году в среде почитателей писательницы и стайноведов разразилась буря: в небольшом израильском политическом журнале Натив появилась заметка-интервью шведского ученого Густава Хендрикксена, бывшего члена шведского комитета по присуждению нобелевских премий. Критикуя решения нобелевского комитета, присудившего премии Ицхаку Рабину, Шимону Пересу и Ясеру Арафату, престарелый профессор, преподававший когда-то Библию в университете города Уппсала, упомянул и Гертруду Стайн. По его словам[104], Гертруда возглавила в 1938 году кампанию по присуждению Адольфу Гитлеру Нобелевской премии мира, обратившись за поддержкой к ряду знакомых интеллектуалов. Комитет якобы отверг это предложение вежливо, но твердо. Никаких доказательств в подтверждение своих слов ни профессор, ни журнал не привели. На сайте Комитета (http://www.nobelprize.org) в базе данных имя профессора Хендрикксена не числится. В анналах Нобелевского комитета обращения Гертруды Стайн также не зарегистрировано. Имеется лишь обращение члена шведского парламента Е. Брандта в 1939 году, предложившего (в знак протеста против политических дебатов в Швеции) и тут же отозвавшего кандидатуру Адольфа Гитлера. Скорее всего, преклонного возраста профессор Хендрикксен (в период интервью он находился в доме престарелых) что-то напутал, да и журналист мог поместить непроверенные факты.