очередном Ралли Моте-Карло. Машина была дивная: мощнейший двигатель объемом 3,5 л, кузов из легкого сплава и вдобавок ко всему – надежнейшая защита трансмиссии и подвески в виде полноразмерного дюралюминиевого экрана, смонтированного снизу на раме, с использованием болтового крепления. Запасные колеса и шины по бортам вдоль капота, лопата пристегнута под задним стеклом, – все продумано. [638] Зимние шторма на востоке Европы в том году разгулялись нешуточные, а на Балканах так и просто небывало свирепые, и для того, чтобы стартовать из Афин, машина им была нужна подготовленная под стать погоде, – отсюда и все вышеописанные ухищрения. Испытания на Монлери показали, что даже утяжеленная оснасткой Delahaye выдает 180 км/ч по ровной местности, и будет одной из самых быстрых из всех, что выйдут на старт.
После необычайно долгого отдыха, в котором он явно нуждался поле героической борьбы за «Миллион», Рене был снова готов к выходу на трассу. Этот успех окрылил его настолько, что он был теперь на сто процентов уверен в своих силах и готовности к любым состязаниям, и на этот раз ралли пришлось ему как нельзя кстати в качестве предсезонной разминки перед началом серии Гран-при. Люси с готовностью ему в этом подыграла, памятуя о том, что в прошлый раз участие в Ралли Монте-Карло сослужило им с Дрейфусом самую добрую службу.
Пересечение Средиземного моря в том январе было делом явно не для слабонервных. Мало того, что бушевали шторма, так еще и идти то и дело приходилось под защитой эскорта из французских военных кораблей, поскольку те же воды кишели караванами итальянских и немецких военных транспортов, перевозивших – часто в сопровождении подводных лодок – подкрепления, технику и припасы фашистскому генералу Франсиско Франко, доводившему в Испании до полной победы развязанную им там гражданскую вой ну. Рене придумал для себя способ гнать прочь из головы мысли о смертельной опасности их путешествия – и всю дорогу тренировал память, заучивая наизусть по карте названия всех населенных пунктов, которые им с Лори предстоит пройти на маршруте Афины – Монако. Через четыре дня они благополучно прибыли в столицу Греции – и под утро 25 января стартовали.
И вскоре они уже продирались через заснеженные горы. Температура стояла сильно минусовая, и стекла изнутри от их дыхания запотевали и тут же обледеневали. Ни дубленые куртки, ни тяжелые ботинки не спасали от холода и снега, задуваемых в машину через прорези для рычагов тормоза и переключения передач. Как матросы в дырявой шлюпке только и делают, что вычерпывают воду, Лори и Рене только и успевали попеременно (когда не за рулем) сгружать за окно полные черпаки снега. Но, преодолев обледеневший перевал, они в срок прибыли к первому на маршруте контрольному пункту, несмотря на примерзавшие к оболочкам тормозные тросы.
В горах между Лариссой и Салониками снег стал только глубже. Их Delahaye перестало хватать дорожного просвета, и они то и дело с пробуксовками скребли днищем, теряя скорость. Некоторые из этих снежных заносов включали вкрапления острых камней, от которых вскоре и пострадал поддон картера. Стрелка указателя давления масла упала. Остановились, огляделись, а за машиной тянется черный масляный след.
Кое-как дотянув до следующего городка, нашли какую-то мастерскую, но поспешная латка течь до конца не устранила, а лишь позволила растянуть интервалы времени между требовавшимися им теперь каждые пару часов остановками для доливки масла в двигатель. После трех дней игры в «стой – лей – езжай», Рене с Лори снялись с соревнования.
Даже если бы они каким-то чудом добрались до Монако в срок, им бы пришлось оставить машину до утра, когда начнутся «испытания на гибкость». За ночь масло из двигателя бы вытекло, а доливать его было запрещено регламентом: все машины должны были состязаться ровно в том виде, в котором прибыли в конечный пункт. [639]
Из ралли они выбыли в день гибели Роземайера, известие о которой вскоре и услышали по радио. Робер Бенуа, у которого взяли по этому случаю интервью, заявил: «Трагедия, конечно. Но такая уж у нас работа, что никто от подобного не застрахован». [640] К Рене тоже пытались обратиться за комментариями, но он от них наотрез воздержался, думая о собственных рисках, на которые он идет, собираясь выступать за Écurie Bleue. [641]
Видный журналист Роберт Дэйли, пожалуй, лучше всех описал психологию восприятия подобных катастроф профессиональным гонщиком: «Мимолетный ужас и шок, если и случаются, то тут же проходят, – и дальше он уже вовсе не задумывается о том, что именно там случилось, – в отличие от нас с вами. <…> Это мы пытаемся понять, что там произошло физически. Это мы реагируем эмоционально. А он [гонщик] способен лишь на практические умозаключения уровня: значит, в этот поворот нельзя входить на такой скорости без риска потерять управление и разбиться». [642]
Столь натренированных и заточенных под видение ближайшей перспективы асов гоночного вождения в те годы, как и сегодня, было от силы несколько десятков, но и из них лишь единицы обладали еще и выдержкой, позволявшей гнаться за победой на грани смертельного риска. Именно это ощущение черты между предельной и запредельной скоростью Рене некогда и утратил, казалось даже, что безвозвратно. Но затем, гоняясь сначала вторым номером вместе с Нуволари, а теперь и первым – за команду Люси Шелл, – Рене открыл в себе этот дар заново.
Вместо Монако они с Лори отправились на свей хромой Delahaye обратно в Париж. Делать в столице Рене было по большому счету нечего. [643] Жан Франсуа ничего особо нового в конструкцию формульной 145-й модели не привнес, а на имеющейся он и так наездился до степени полного сращивания с нею на уровне организма. Да и не от мощности двигателя, и не от его водительских навыков теперь зависел исход его первой большой гонки за новую команду, а лишь от того, сумеет ли он настроить себя на победу в ней, – вот что было для него наиважнейшим. [644] А за пару месяцев, остававшихся до первой весенней гонки серии Гран-при, нацисты своими действиями сделали все возможное для того, чтобы предельно обострить его страстное желание одержать верх над их гонщиками.
Снег белым саваном покрывал деревья 18 февраля, когда Руди Караччола вел за собой фалангу «серебряных стрел» от Рейхсканцелярии через Бранденбургские ворота по широкому бульвару Кайзердамм к «Залу славы» на открытие Берлинского автосалона. Двадцать тысяч мотострелков NSKK выстроились вдоль пути их следования, а за их стройными рядами толпилась масса ликующих берлинцев. Вслед за
