моторизованной кавалькадой проехали в сопровождении мотоциклетного эскорта отполированные до блеска правительственные лимузины с личным гитлеровским «мерседесом» во главе.
У парадного входа в выставочный дворец Руди и компания дружно дали по газам на холостых, – и оглушительно-визгливый залп из чудо-моторов с нагнетателями, многократно усиленный эхом от мраморных стен, оглушил и еще более возбудил толпу. Гитлер такие эффекты просто-таки обожал, а потому лично пожал руки всем своим непобедимым гонщикам, встретившим его приезд столь звучным салютом, прежде чем проследовать в парадный вход в окружении эсэсовцев в щегольских черных мундирах. Грянула медь труб, и Гитлер под фанфары взошел на трибуну под знаменами со свастиками, установленную на высокой платформе чуть ли не под самой стеклянной крышей на фоне занавеса, до поры скрывавшего основную часть огромного выставочного зала. По периметру помоста с трибуной выстроились десятки знаменосцев NSKK с развевающимися флагами своих механизированных дивизий. [645]
С начала февраля главарь нацистов методично толкал мир, и без того стоявший на грани вой ны, за эту черту. Отправив в отставку двух ведущих генералов, он фактически взял на себя лично роль «верховного главнокомандующего по законам военного времени». Следом он назначил на пост министра иностранных дел истового «ястреба» Йоахима фон Риббентропа. Все действия Гитлера явственно сигнализировали о том, что он берет в свои руки всю полноту абсолютной власти и готовится к проведению предельно агрессивной политики по отношению к соседям, а возможно и к вой не.
Ближе к середине февраля Гитлер вызвал к себе в резиденцию на альпийском курорте Берхетсгаден федерального канцлера Австрии Курта Шушнига. Запугав для начала гостя гневной тирадой, фюрер безапелляционно потребовал, чтобы Шушниг назначил на пост министра внутренних дел нациста-австрияка Артура Зейсс-Инкварта и объявил амнистию всем нацистским узникам, угрожая в противном случае объявлением войны.
На попытку Шушнига отклонить этот ультиматум Гитлер отреагировал следующим заявлением: «Вы же сами не верите, что продержитесь против меня долее получаса, ведь правда же? Давненько я не был в Вене, вот и нагряну к вам туда первой весенней грозой!». [646] Шушниг в итоге капитулировал, а о последовавшем назначении и амнистии посол США в Вене коротко телеграфировал в Вашингтон: «Австрии конец». [647]
Послы же многих зарубежных стран в Германии, равно как и титулованные особы, и государственные деятели самого высокого ранга, прибывшие на Берлинский автосалон, только дивились: что этот Гитлер дальше-то планирует делать? Тем утром, правда, фюрер говорил исключительно о своем «любимом детище» – автопроме. После духоподъемного вступительного слова Геббельса он взошел на трибуну и, держа в руке блокнот с цифрами, начал свою речь тихо и вкрадчиво: «Когда я здесь же пять лет назад имел честь открывать первую в Берлине автомобильную выставку, многие ставили под сомнение ценность подобных мероприятий…» – Однако Гитлер быстро набрал обороты, разгорячился, голос его стал то срываться на пронзительный визг, то опускаться до проникновенного шепота, по мере того как он констатировал факты возрождения немецкой автомобильной промышленности и «несравненный триумф» производимых ею гоночных автомобилей.
Сжав кулаки и играя желваками, он вещал замершей в немом восторге аудитории о грандиозном успехе NSKK, чьи автошколы обучили вождению уже 150 000 юношей; о тысячах километров построенных им автобанов; и – на десерт – о плане строительства завода-гиганта по производству «Народного автомобиля».
Во время выступления Гитлера его речь аплодисментами практически не прерывали, однако в огромном зале стояла непередаваемая атмосфера «братского единения между фюрером и его слушателями» по определению одного из присутствовавших там французских корреспондентов. Перед завершением своей пятнадцатиминутной речи Гитлер не преминул выразить скорбь по случаю гибели «лучшего и храбрейшего» немецкого гонщика Бернда Роземайера и объявил об учреждении звания и почетного знака «Мастер автоспорта», дабы побудить юношество равняться на великого Руди Караччолу, который и получает этот титул первым «за многолетние успехи в борьбе за честь Германии». [648]
После этого Гитлер, выдержав театральную паузу, зычно объявил выставку открытой. Тут же позади него раздвинулся занавес, открывая вид на основную экспозицию. Под туш духового оркестра фюрер спустился с подиума, чтобы приступить к трехчасовой обзорной экскурсии.
На высоком кубе-постаменте в самом центре необъятного «Зала славы» блистал во всей красе серебристый обтекаемый Mercedes, на котором Руди успел побить мировые рекорды скорости, что автоматически сделало и его самого настоящей звездой этого шоу (пусть и всего лишь второй после его Фюрера). [649]
А двумя днями позже Гитлер выступил с новой речью – на этот раз в Рейхстаге, – в которой заявил, что «свыше десяти миллионов немцев живут в двух сопредельных с нами землях за искусственно возведенными межгосударственными границами». С его точки зрения, было «невыносимо и дальше терпеть», чтобы они оставались «без защиты» со стороны Германии. Гитлер не скромничал. Действительно, семь миллионов этнических немцев проживали в Австрии, а еще три миллиона – в Судетской области Чехословакии. Он просто уведомил мир о том, что считает две эти территории неотъемлемой частью Великого Рейха.
Гитлеру оставалось дождаться первой удобной возможности для «воссоединения» Германии и Австрии. Шушниг же ему такой шанс сам и предоставил, преподнеся его как на блюдечке, а именно – объявил о проведении плебисцита по единственному вопросу, обращенному к гражданам Австрии: «Вы за свободную, независимую, социальную, христианскую и единую Австрию?» – с вариантами ответов «да/нет». Гитлер в ответ выдвинул Шушнигу окончательный ультиматум: либо отмена плебисцита и отставка с назначением Зейсс-Инкварта на пост канцлера вместо него, либо вой ска Германии пересекают границу, парадным строем доходят до Вены и занимают столицу Австрии.
Чтобы Шушниг на этот раз особо долго не раздумывал, толпы австрийских нацистов загодя вязли под контроль все улицы и захватили муниципалитеты австрийских городов; немецкие танки и мотопехота вошли на территорию страны 12 марта. Следом заехал и сам Гитлер на открытом сером «Мерседесе» – и проследовал в направлении дома своего детства в Линце, где решил остановиться. Колокола церквей звенели, толпы народа приветствовали флагами со свастиками долгожданное пришествие героя-завоевателя, а тот умело подыгрывал массам – стоял на переднем пассажирском месте прямой как штык, опершись левой дланью на ветровое стекло, а правую вскинув в победном приветствии. Из Линца, вполне насладившись почестями, Гитлер направился в Вену на подписание официального межгосударственного договора об Anschluss [650]. Один из сопровождавших Гитлера в той поездке министров позже свидетельствовал, что «фюрер был в экстазе». [651]
Столица забилась в судорогах насилия, направленного по большей части против еврейской общины. Толпы не только громили «жидовские лавки» и выносили из них все, что только можно, но и «прохожих-евреев грабили
