командиром ждать приказа главнокомандующего. Неизвестно, был ли это хмурый и промозглый осенний день, или, напротив, солдаты страдали от жары, или шел снег: пусть каждый вообразит себе картину по своему вкусу. Ясно было одно: стоять без отдыха, без еды и питья вовсе не весело, и непонятно, когда прекратится этот нежданный «дозор», но командир стоял навытяжку, стояли и солдаты.
Наконец Павел выглянул в окно и заметил одинокое подразделение, так и не покинувшее свой пост. Он спустился к ним, выслушал рапорт командира и дал приказ разойтись, а командир, как вы наверняка уже догадались, — Алексей Андреевич Аракчеев.
В 1796 г. Павел назначил его инспектором гатчинской пехоты, а затем и комендантом Гатчины. В подчинении Аракчеева оказались трехтысячное гатчинское войско и сам город.
Вполне возможно, что эта история — только легенда, но ведь о человеке можно судить и по тому, какие легенды о нем складывают, во всяком случае о его репутации, а репутация у Аракчееве в своем роде замечательная.
Николай Александрович Саблуков, один из доверенных офицеров Павла, оставил нам такой, далеко не лестный, портрет Аракчеева: «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, на которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов и тому подобное. В довершение того он как-то особенно смарщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большие, мясистые; толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная набок. Цвет лица был у него земляной, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, большой рот и нависший лоб. Чтобы закончить его портрет, скажу, что глаза у него были впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости… Характер его был настолько вспыльчив и деспотичен, что молодая особа, на которой он женился, находя невозможным жить с таким человеком, оставила его дом и вернулась к своей матери. Замечательно, что люди жестокие и мстительные обыкновенно трусы и боятся смерти. Аракчеев не был исключением из этого числа: он окружил себя стражею, редко спал две ночи кряду в одной и той же кровати, обед его готовился в особой кухне доверенною кухаркою (она же была его любовницею), и когда он обедал дома, его доктор должен был пробовать всякое кушанье, и то же делалось за завтраком и ужином».
Капитан драгунского полка Шарль Франсуа Филибер Массон, бывший учителем математики при великих князьях и написавший чрезвычайно интересны «Секретные записки о России во времена царствования Екатерины и Павла», вспоминает об Аракчееве так: «Множество прекрасных фейерверков, которые он устраивал с помощью своего бывшего учителя для праздников в Павловском, в особенности же снедавшая его страсть к учениям, которая заставляла его день и ночь издеваться над солдатами, снискали ему наконец расположение великого князя… Аракчеев… служил в кадетском корпусе, завоевал как унтер-офицер истинное уважение своими способностями, знаниями и усердием, которые он тогда проявлял, но уже в то время он отличался возмутительной грубостью по отношению к кадетам. Ни один лирический поэт не был столь бесконечно подвластен Аполлону, как был одержим демоном Марса этот человек. Его ярость и палочные удары, даже в присутствии Павла, стоили жизни многим несчастным солдатам. Этот палач вернул в русскую армию такое варварство, о котором здесь уже забыли: он оскорбляет и бьет офицеров во время учения».
Александр Семенович Шишков, адмирал и поэт, председатель «Беседы любителей русской словесности», сменивший Сперанского на посту государственного секретаря, с возмущением вспоминает: «Я сам при учениях видел, как граф Аракчеев в присутствии государя за малую ошибку, таковую, как ступил не в ногу, или тому подобную, замечал мелом на спине солдата, может быть, во многих сражениях проливавшего кровь свою за отечество, сколько дать ему палочных ударов».
При этом отмечали странную сентиментальность Аракчеева, которая казалась еще более бесчеловечной, чем самая грубая черствость и жестокость. Рассказывали, например, что он приказал высечь розгами за какую-то оплошность своего личного секретаря, человека пожилого, лет под пятьдесят, «статского генерала». При этом сам сидел рядом, обливаясь слезами, и приговаривал: «Голубчик, потрепи, так нужно, люблю я тебя, не могу, сейчас кончим, только потерпи».
Понятно, почему этот грубый, но прямодушный и преданный человек нравился Павлу. Но как он мог стать правой рукой просвещенного гуманиста Александра?
* * *
Алексей Андреевич Аракчеев — сын небогатого тверского помещика, владевшего всего лишь двадцатью душами крестьян, поступил в Артиллерийский кадетский корпус, отлично там учился, но постоянно нуждался в деньгах. Ему удалось устроиться давать уроки по артиллерии и фортификации сыновьям графа Николая Ивановича Салтыкова, того самого, в имении которого служил отец Сперанского. В то время Салтыков официальный воспитатель великих князей Александра и Константина Павловичей и неофициальный посредник в отношениях великого князя и его матери. Именно Салтыков порекомендовал Павлу Аракчеева как знающего и исполнительного артиллериста.
А.А. Аракчеев
После восшествия Павла на престол Аракчеев, уже полковник, стал петербургским комендантом. Однако ему случалось отправляться во временную отставку, и не один раз: в марте 1798 г., по слухам, из-за того что один из подчиненных ему полковников, не выдержав придирок и оскорблений, покончил с собой. Но после этого Павел вернул его на службу и пожаловал чин генерал-лейтенанта, в следующем году Алексей Андреевич получил из рук императора орден Св. Иоанна Иерусалимского, а еще через полгода — титул графа Российской империи. Девиз для его герба «Без лести предан» придумал сам Павел. Злые языки тут же переделали этот девиз так: «Бес. Лести предан». 1 октября 1799 г. он вновь отправлен в отставку из-за казнокрадства брата, которое Алексей Андреевич постарался прикрыть, и на этот раз Павел не успел изменить своего решения. Есть легенда о том, что Аракчеев, предчувствуя недоброе, выехал из своего имения и поехал в Петербург, но когда он добрался до столицы, все заставы уже закрыли и Алексей Андреевич не успел спасти своего государя. Позже в своем имении Грузино он поставит Павлу памятник, на котором напишет: «Сердце мое и дух моя чист перед тобой».
Чарторыйский писал: «Говорят, однако, что анонимные уведомления возбудили его (Павла. — Е. П.) подозрительность и что накануне смерти он послал за генералом Аракчеевым, чтобы назначить его на место петербургского генерал-губернатора, а Палена выслать. Если бы Аракчеев прибыл вовремя, Петербург сделался бы театром самых трагических сцен. Это был человек, одаренный чувством порядка, способностью руководить делами, разбираться во всем до мелочей с энергией,
