Казалось, что новые власти в Гаване и в самом деле стремятся к радикальным социальным, политическим и экономическим переменам на Кубе, не склоняясь при этом ни к тоталитарному коммунизму, ни к полному отчуждению от Соединенных Штатов.
Вопрос заключался в том, удастся ли им и дальше сохранить такой выверенный курс.
Сторонники реформ, в том числе ветераны-auténtico вроде Пепина Боша и его друзей, были склонны поддерживать новое правительство и убеждать США последовать своему примеру — и одновременно уговаривать Фиделя Кастро и других лидеров революции воздержаться от резких движений. Бывший президент Рамон Грау Сан-Мартин, основатель аутентичной партии, дошел до того, что предложил США вернуть Кубе военно-морскую базу в Гуантанамо — эта мера помогла бы удовлетворить националистические требования, выдвинутые в разгар революции. Правительство США, которое настороженно относилось к Фиделю Кастро и его намерениям, отказалось рассматривать это предложение.
Конфликт между Соединенными Штатами и новым кубинским режимом был, пожалуй, неизбежен, несмотря на упования кубинских либералов, мечтавших установить гармоничные отношения. Кубинский патриотизм уже более полувека во многом основывался на недовольстве американским доминированием на острове, и даже умеренно-революционное правительство, скорее всего, ущемило бы интересы США и спровоцировало отрицательную реакцию Вашингтона. Более того, Фидель Кастро, судя по всему, с самого начала был твердо настроен на соперничество с США. Захватив власть, он несколько недель отказывался от серьезного разговора с новым американским послом и, похоже, собирался и дальше пикироваться с Вашингтоном. Тех, кто знал Кастро, это не удивляло. Фидель предпочитал находиться в атмосфере конфронтации, а мощная держава в девяноста милях к северу стала для него идеальным противником. В июне 1958 года, еще в горах Сьерра-Маэстра, он написал своей соратнице Селии Санчес, что «американцы дорого заплатят за свои нынешние дела. Когда все кончится, я начну новую войну, свою личную и более масштабную — я намерен воевать против них. Я считаю, что таково мое подлинное призвание».
Кроме того, стало очевидно, что Бош и другие либералы переоценивали собственную влиятельность в новой стране. Бош как бывший министр финансов, уважаемый бизнесмен и даже возможный претендент на пост президента всегда был среди тех, кто определял общественное мнение, и в начале 1959 года у него не было причин полагать, что с его точкой зрения больше не считаются. Когда Бош возразил против одного сюжета в ежевечерней программе «Хроника «Атуэй»» на телеканале «Си-Эм-Кью», то как спонсор программы был вправе ожидать, что в нее будут внесены соответствующие изменения. Поэтому 27 января, недовольный, что продюсеры программы включили в нее ролик о работе расстрельной роты, Бош написал короткую, в одну строчку, записку владельцу «Си-Эм-Кью» Абелю Местре — своему давнему деловому партнеру.
Мой дорогой Абель!
Прошу вас, не показывайте в новостях «Атуэй» никаких казней.
Преданный вам Хосе М. Бош Очевидно, Бош не понимал, что Местре и другие владельцы СМИ, обязаны были теперь отчитываться Фиделю Кастро и его союзникам, а не коммерческим спонсорам, если, конечно, хотели сохранить работу. То, что хотел показать Фидель, надо было показывать.
Прошло две недели, и Бош снова убедился в том, насколько изменилась Куба.
Друзья из Пуэрто-Рико предупредили его, что неназванные кубинские эмиссары давно уже ведут разговоры о том, каким должен быть статус Пуэрто-Рико по отношению к Соединенным Штатам. 9 февраля Бош написал кубинскому премьер-министру Хосе Миро Кардоне, своему старому знакомому, чтобы дать ему совет по этому поводу. «Видимо, кто-то из членов кубинского правительства заявил, что Пуэрто-Рико — колония, которая имеет право на независимость, — писал Бош. — Вы прекрасно знаете, что ситуация в Пуэрто-Рико — выражение доброй воли жителей острова, и если кубинцы будут выступать с заявлениями о его статусе, это может быть использовано во вред нашим друзьям. Буду очень признателен, если вы приложите все усилия, чтобы избежать подобных трений».
Бош исходил из предположения, что Миро Кардона руководит собственной администрацией. Однако у «премьер-министра» не было подобных полномочий.
Верховной властью на Кубе обладал Фидель Кастро, не занимавший тогда никакого официального поста, и мнение его кабинета министров быстро утратило какое бы то ни было значение. 13 февраля, через четыре дня после того, как Бош написал это письмо, Хосе Миро Кардона подал в отставку с поста премьер-министра, сказав, что Кастро как «вождь революции» обладает всей властью на Кубе и поэтому должен сам занять это место, чтобы избежать недоразумений по поводу того, кто здесь правит. Президент Мануэль Уррутия тут же назначил Кастро на прежнюю должность Миро Кардоны.
«Теперь правительство, революция и народ идут одним путем», — провозгласила газета «Революсьон», официальный орган Движения 26 июля. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Руби Харт Филлипс сформулировала это проще, сказав, что назначение Кастро показывает, что с этого момента кубинцы должны считать его не просто главой правительства, а «правительством как таковым».
Что это значит на практике, стало ясно очень и очень скоро. В начале марта 1959 года военный трибунал в Сантьяго внезапно оправдал 43 летчиков из военно-воздушных сил Батисты, которых обвиняли в массовых убийствах мирных жителей в связи с бомбежками трех восточных провинций во время восстания против Батисты. Адвокаты уверяли, что экипажи военных самолетов невиновны, поскольку сбрасывали бомбы в ненаселенных районах, а доклады об успешном исполнении заданий фальсифицировали.
Однако Кастро пришел в ярость, узнав о приговоре, и потребовал повторного разбирательства. Его слово было законом, поэтому быстро созвали еще один трибунал, и хотя не было представлено никаких новых улик, летчики были признаны виновными и получили длительные тюремные сроки. «Революционная дисциплина основана не на букве закона, а на моральных убеждениях», — объяснил Кастро, и эта сокрушительная формулировка потрясла даже некоторых его сторонников. Он сказал, что бомбили пилоты мирных жителей на самом деле или не бомбили, неважно. «Поскольку эти пилоты принадлежали к военно-воздушным силам… Батисты, — заявил Кастро, — они преступники и должны быть наказаны».
Даже такая неприкрытая демонстрация авторитаризма не лишила Кастро популярности. Кубинская революция сдержала слово, обеспечила давно назревшие социально-экономические перемены, и многие кубинцы по-прежнему считали, что Кастро служит добру, пусть и с некоторыми перегибами.
