Ознакомительная версия.
Губернский предводитель Бестужев просил моего распоряжения о необыкновенном созыве, для дворянских дел, дворянства. По праву, указанному для меня в законе, я удовлетворил его желанию. Съезд был назначен в декабре месяце.
Когда съехались дворяне, то Бестужев предложил мне, чтобы дворянство, первоначально собравшись в своем доме, предварительно отправилось в церковь для молебствия и потом, чтобы я прибыл в дом дворянства, для открытия собрания, но я твердо объявил ему, чтобы без малейшего изменения был бы соблюден порядок, указанный в законе для обыкновенных трехгодичных собраний. Это, кажется, не совсем понравилось Бестужеву, не ему лично, а некоторым из окружавших его доверенных, которые находили в этом личный мой каприз.
Но я настоял на своем. В назначенный для собрания день, прибыли ко мне в дом депутатами два предводителя и два депутата для приглашения. У дверей залы встретили меня губернский и остальные уездные предводители, и я церемониально был введен в залу. Став у портрета государя императора, я прочел предложение мое дворянству о причине созвания оного и открыл заседание собрания. Сие предложение заключало в себе в краткости повод и мнение мое, что каждый по сердцу своему чувствует важность своего призыва, и в заключение, что я почитаю себя счастливым, что государь предоставил мне право в сей торжественный день для дворянства непосредственно явиться в кругу оного и вместе с ними принести в храме Господнем моление за благодетеля нашего и отца! При сильном внимании, когда я читал речь, я несколько оробел, но когда кончил, прибавил:
– Прошу простить, господа! Я оробел! Но это случилось впервые в жизни моей. Вините ваше ко мне внимание!
Выходка эта, видимо, всем понравилась. Сей же час послание мое пошло переходить из рук в руки и, после молебна и обедни, все присутствовавшие дворяне удостоили прибытием ко мне в дом с благодарением. Тут я познакомился более нежели со 150 дворянами, которых я прежде вовсе не знал, иначе как по записке Жмакина, но оттенял мое внимание к каждому, показывая, что я заочно знаю каждого! В сей день я чувствовал себя то глубины души растроганным, подобно тому, как буду иметь случай говорить о последнем свидании с симбирском дворянством.
Здесь еще упомяну одно лично лестное для меня обстоятельство, о котором рассказывал мне Жемчужников, бывший тогда Санкт-Петербургским губернатором, когда я был переведен в Витебск. Действительный тайный советник И. И. Дмитриев, известный поэт, бывший министр юстиции, симбирский помещик, которого Блудов иначе не называл, как своим покровителем и образователем, при Жемчужникове сказал Блудову:
– Скажи, пожалуйста, Дмитрий Николавеич, что вы с нами делаете? Давно в Симбирске не было губернатора, наконец Бог послал нам одного в Жиркевиче, а вы распорядились и этого опять у нас отняли!
NB. В зале симбирского дворянского собрания, с высочайшего соизволения, находятся портреты Дмитриева и Карамзина.
Ревизия присутственных мест в уездах. – Попытка к введению общественной запашки у лашман. – Приезд князя Лобанова-Ростовского. – Моя поездка к лашманам. – Покорность татар. – Запашка. – Запрос князя Волконского. – Наказание виновных. – Приезд статс-секретаря Николая Михайловича Лонгинова. – Княжна Тамара. – Приготовления к приему императора Николая. – Назначение меня губернатором в Витебск.
Ревизуя уездные присутственные места по Симбирской губернии, я находил везде, большое скопление дел, бедность в устройстве наружного, а еще важнее, бедность в составе и качестве служащих по выборам и по набору, на малых окладах жалованья. По Симбирской губернии так мало было желающих служить по выборам, что на подобные должности всегда являлись лишь «особые желатели» из личных видов и им-то одним доставалась в удел сия часть. В пример поставлю симбирский земский суд. Я ревизовал оный через месяц после выхода Перовского. Прибыв туда по утру в 8 часов, я потребовал регистр следственных дел по уголовной части (по гражданским искам много не бывает дел). Мне подали тетрадь дестей в восемь бумаги. Здесь заключались дела: о пропавшей овце и о клочке вырванной бороды, об насилии и об зажигательстве. Число дел простиралось вообще до 3800, с пометками в начале и в конце: писано туда-то такого-то числа, повторено еще такого-то и такого-то, но сия статья записки никогда не доходила до последней отметки, а заключалась всегда «передать для исследования такому-то заседателю». Регистр сей читал я от начала до конца, ровно до 4 часов пополудни. Между тем, как я занимался уже более восьми месяцев, лично, рассмотрением накопившихся до меня дел, а равно и при мне поступивших, то не мудрено, что я тотчас заметил, что в сем регистре множество записано таких дел, о которых не только следствия, но даже и решения совершенно покончены, а другие, по лености к рассмотрению регистра или по неопытности, только при повременных повторениях начальством о скорейшем окончании, вносились по несколько раз под другими номерами, так что одно дело попалось мне записанным шестнадцать раз! Указав все это на месте исправнику и заседателям, как настоящим, так и отрешенным по воле Перовского, я приказал секретарю весь регистр поверить, от первого до последнего номера, и переписать в новый регистр те дела, которые, действительно, еще не окончены. Сроку я на сие не назначил, ибо и определить было нельзя, но я потребовал, чтобы секретарь аккуратно каждую субботу в 9 часов являлся ко мне с новым регистром для моего усмотрения. В первую субботу я нашел, что из 300 дел или более, вписанных и числившихся по старому регистру, неоконченными оказалось всего девять, на второй неделе из 600 – с небольшим 20, и так пошло до конца, разумеется, чем ближе по времени к настоящему, тем число нерешенных дел прибавлялось. Но, кажется, секретарю работа эта показалась тягостной или лишней. На четвертой неделе, в числе записанных им в регистр вновь дел, я усмотрел два, только что мною решенные. Показав ему на них, я просто схватил из угла трость и, подняв к ужасу сего господина, медленно сказал:
– Губернатор принял на себя обязанность повытчика, а секретарь и тут не захотел быть только настоящим ему помощником.
Но дело обошлось одной лишь угрозой. Регистр наш сократился с небольшим до 800 номеров. Призвав обоих гг. исправников, спросил я старого:
– За что отрешен Перовским?
– За большое накопление дел.
– Но вы видите, что теперь мной открыто дел не так много, почему же вы не приняли мер?
– Что делать, ваше превосходительство! Наше дело заключается чтобы ехать в уезд с Флиге (жандармом), с Бестужевым или исправлять дороги! А поверять секретаря не имел сам ни одной свободной минуты!
Ознакомительная версия.
