Ознакомительная версия.
В тот же день я получил новое уведомление из конторы, что оной получены донесения из уездов Ардатовского, Алатырского (по тракту на Петербург, куда, можно было, по слухам, считать, отправился Бестужев, хотя сие казалось и невероятным), а главное из Курмышевского, что и там лашмане оказывают сопротивление и между удельными крестьянами начинается волнение.
К вечеру пришли донесения от Стогова и от буинского исправника: оба они, в особенности первый, с большой подробностью писали ко мне, что по прибытии на место нашли большое сборище лашман при волостном правлении, толкующих о последних распоряжениях удельного начальства, но без шума и без особенного волнения. Когда Стогов спросил их, для чего они собрались и о чем толкуют, старейшие из них согласно объявили, что в волостное правление был получен сначала приказ из конторы, что государь велел, чтобы у лашман была у всех общественная запашка, потом приказ этот взят обратно, а прислали другой, где уже не сказано, что государь велел, а сказано, что от начальства приказано, чтобы в некоторых только деревнях произвести запашку, а о других сказано, что как у них земли собственные, то представлено о том опять начальству. Что они этого распоряжения не понимают! Если у лашман должна быть запашка, то почему не во всех деревнях вообще, а только в некоторых, и поставляли в пример, что в той деревни, где волостное правление, запашка приказана, а та деревня, в которой голова начальник волостной избы, запашки делать не будут. К ним приезжал сперва какой-то удельный чиновник, и хотя они просили его растолковать им это дело, но он требовал, чтобы они только повиновались, начал их бить и стращать! Само собой разумеется, что тут произошел ропот, ведь не всякого удержишь, особенно кого бьют безвинно. Глупые стали делать угрозы, и тот чиновник уехал. Приехал сам Бестужев, которого иные и в глаза не знали и верить не хотели, чтобы это был их начальник; он приехал в каком-то красном кафтане и ермолке, закричал на крестьян, приказал принести розог – все разбежались, и ему даже грубости было делать некому. Если же государю угодно, чтобы у них была запашка, они все покорны воле государевой, но пусть им объявит это господин губернатор, и они готовы снести свои дома и на местах жилищ будут пахать, если это будет приказано!
Сверх сего Стогов и исправник писали, что, как по всему заметно, это, видимо, одно только недоразумение, а не умышленное волнение и что, по мнению их, для усмирения крестьян войска не для чего посылать, но если пришлют, хотя небольшую команду, то ни за что не могут ручаться и в таком случае просят меня лично прибыть на место. Сверх того Стогов приложил две записки, копии с обоих приказов удельной конторы, из которых одну записку подал ему какой-то крестьянин, а другую он приказал списать в волостной избе.
Видя, с одной стороны, ошибочность распоряжений удельного начальства, а с другой – явный злой умысел Бестужева все сие происшествие, так сказать, взвалить на мою голову и на земскую полицию, я немедленно в подробностях донес с нарочной эстафетой министру, приложив в подлинниках все присланные ко мне требования и сведения, списки с моих отзывов и предписаний, приняв из осторожности за правило, на первых бумагах помечать число и час получения, а на последних подобным образом означал время отправления; это самое, без опущения, означалось и на копиях. Я приложил также основное отношение Бестужева, что земли лашман не подчиняются его направлению. В заключение просил меня снабдить высочайшими повелением, чтобы общественную у лашман запашку ввести во всех селениях без исключения, и ручался головой моей за исполнение. А между тем, зная уже по опыту, что при подобных обстоятельствах посылка на первых порах малой команды не только бесполезна, но даже может быть вредна, я решился через губернское правление указами предписать исправникам действовать с осторожностью, и это было поводом хотя к самому деликатному, но все-таки замечанию, которое я получил в частном письме от министра внутренних дел вместе с окончательным по закону разрешением, которое находится в бумагах моих. При подобных обстоятельствах всегда бывают различные толки в народе и в публике, так были и тут. Но вообще все дворянство и чиновники удивлялись моему молчанию и спокойному виду. Нарочные скакали из одного конца в другой беспрестанно; переписка моя шла прямо из кабинета и в большой тайне. Между прочим, один из значительных помещиков объявил мне, что узнал наверное, что Бестужев отправил в Оренбург эстафету к тамошнему военному губернатору Перовскому, требуя войско! Я улыбнулся, почитая сие, равно как и побег Бестужева, выдумкой; каково же было мое удивление, когда неделю спустя от начала всей передряги мне привезли «Московские Ведомости», где напечатано, что Бестужев приехал в Петербург (воспользовавшись подорожным бланком) и через десять дней явился ко мне адъютант генерала Перовского, приехавший из Оренбурга, адресуясь ко мне словесно, на который пункт следует направить войска, требованные управляющим удельной конторой и которые генерал его распорядился уже выслать? Без преувеличения озадаченный таким вопросом, я спросил адъютанта, имеет ли он с собой высочайшее повеление, что Симбирская губерния подчинена генералу Перовскому? И получил ответ, что он ко мне никаких бумаг не имеет. Я отвечал ему, чтобы он донес своему генералу, что в его войсках нимало надобности не вижу, а если они нужны Бестужеву, то чтобы он сам отыскал его где хочет. Потом я ласково пригласил его в кабинет и подробно рассказал ему все, что следовало ему сообщить генералу Перовскому. Донес об этом Блудову, но тут же спохватился, что если я напишу, что Перовский уже распорядился высылкой войска, то они или мне не поверят в такой безрассудности, или после откажутся от слов, а потому я решился написать просто, что Бестужев требовал войско, а я сказал, что оно не нужно! Мера эта впоследствии оправдала мою осторожность.
Бестужев до высылки ко мне копии с разрешения департамента на счет запашки прислал бумагу, в которой написал, что, не видя с моей стороны немедленного удовлетворения его требования о присылке на «место возмущения» военной команды, он настоятельно требует моего содействия, чтобы силой власти заставить упорствующих повиноваться, и между прочим приложил при сем список 27 возмутителям, прося распорядиться задержанием оных впредь до разрешения его начальства. Этот список я отправил к буинскому исправнику, который, объявив оный обвиненным, убедил их отправиться ко мне, что они без малейшего возражения исполнили. Когда же они прибыли в Симбирск, я обнадежил их моей защитой, но добавил, «что до государева решения я должен их задержать», и они все преспокойно отправились в полицию, где им отвели два покоя и приставили для надзора за ними десятского. Разумеется, что и это все вошло в мои донесения.
Ознакомительная версия.
