угрозой эта столь ценившаяся нами когда-то культура, в основе которой всегда лежало уважение к человеку. Смысл стокгольмской премии в том, что в лице Бунина увенчана старая Россия с ее идеализмом. Бунин – и писатель, и дитя этой старой России. Нет на свете ничего другого, что так за этот идеализм пострадало, как она. И в России остались люди, созвучно с нами чувствующие и мыслящие, и мы понимаем, что они душою здесь. Бунин, как художник, находил в русском человеке, и в сером, все – и совесть, и мрак, нас в конце концов победивший. Наша литература правдива. Правдив и Бунин. Он знает, кто эти наши победители. Наше дело не проиграно. Жив еще Великий Пан. За стокгольмский красивый жест простится много Европе. Она вдруг объявила, что можно победить одним талантом. Новые силы, стремящиеся водвориться, говорят, что все может государство. Нет, оно бессильно перед талантом. “Оно может убить, как Гумилева, может погубить и опозорить, как Горького, но не может создать талант”. Бунин – талант и труд. Вот чем он выиграл наше дело. “В этом празднестве все наше настоящее, будем признательны и стокгольмской Академии, и всем тем, кто в сегодняшний вечер с нами…” (гром рукоплесканий)» (Чествование Бунина // Возрождение. 1933. 28 нояб. С. 2).
Бунин не произносил речь, ограничившись парой шутливых фраз: «Поднялся благодарить И.А. Бунин. Он отвечает умно, просто и мило: – Что же в таких случаях говорят? Что я могу выдумать? Я не виноват, что со мной связались (смех). Низко кланяюсь. Благодарю. Но читать лучше не буду, читать собирался довольно длинную вещь, мы кончим после двенадцати, потушат свет, вас арестуют (смех). Бог даст, вернусь живым из Стокгольма, тогда… Бунин не подозревает, сколько лишних сердец он завоевал этими шутливыми словами» (Чествование Бунина // Возрождение. 1933. 28 нояб. С. 2).
На чествовании около Бунина сидели: В. А. Маклаков, профессор Оман, Ж. Таро, А.И. Куприн, Тэффи, Б.К. Зайцев, В.Ф. Ходасевич, М.А. Алданов, М.А. Осоргин.
В отчете о праздничном вечере кратко приводилась речь представителя Франции – историка-русиста Эмиля Омана: «После говорил проф. Оман, подчеркнувший старые связи, существовавшие между русской и французской литературами. “Наши ученики ХVIII века стали нашими учителями. Но Бунин ничего не должен Франции”. По словам пр. Омана, все крупнейшие русские писатели живут в Париже. Париж обратился в столицу русской литературы. Оратор провел остроумную параллель между французским и русским характерами. Отвергнул мысль о банкротстве русского народа. Произведения Бунина до сих пор с трудом поддавались переводу на французский язык. Но “Жизнь Арсеньева” французы поймут. “Венчая вас, в Стокгольме венчали Россию и выразили веру в ее возрождение”» (Чествование Бунина // Возрождение. 1933. 28 нояб. С. 2).
Имеется в виду чествование, устроенное «правыми» силами эмиграции совместно с газетой «Россия и славянство». «Возрождение» дало о нем небольшую заметку: «В “Фойэ интернасиональ де з-Этюдиан” 29 ноября редакция газеты “Россия и славянство”, Русский Национальный Комитет, и Центральный Комитет по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей, устроили последнее, перед отъездом в Стокгольм, торжественное чествование лауреата Нобелевской премии академика И.А. Бунина. Чествование открылось молебном, отслуженным митрополитом Евлогием, который произнес и первое прочувствованное слово русскому писателю. Квартет Н.Н. Кедрова исполнил “Многая лета” лауреату. Председатель собрания М.М. Федоров огласил горячее и прекрасное приветствие писателя И.С. Шмелева, по болезни не могшего прибыть на торжество лично. Затем оглашены были приветствия Русского национального комитета, Комитета по обеспечению образования русской молодежи за границей и от имени русского студенчества. Поэт Константин Бальмонт прочел свои стихи, написанные Бунину, большие речи произнесли члены редакционного комитета газеты “Россия и Славянство”. На собрании присутствовали многие видные представители русской национальной эмиграции в Париже» (Чествование И.А. Бунина // Возрождение. 1933. 7 дек. С. 4).
Долинский Семен Григорьевич, писатель, журналист. С 1927 г. работал в газете «Возрождение» заведующим информационным отделом и вторым секретарем редакции, затем сменил Маковского. О встречах и разговорах с Долинским Шмелев рассказывал в письме Ильину от 8 авг. 1933 г.; по предположению писателя, Долинский выступал парламентером от редакции «Возрождения», желавшей примирения со Шмелевым: «На сих днях дважды посетил меня некто Далинский, Семен Григорьевич – ?! – разумеете?… – когда такое сочетание – Семен Григорьевич, то – уж не “неариец” ли – возникает? Это, кажется, ставленник Маковского, т. е. поступил при нем и к нему под руку, ныне, с уходом Маковского ставший секретарем редакции. Он и в прошлом году, приехав лечиться в Дакс, заглянул ко мне, и из разговора с ним ничего, конечно, не вышло: полномочий он не имел, уве-рен. Ныне – опять был в Пиренеях на отдыхе и лечении – ? Зондировал почву, как, мол, я… (какой роман, мол?) что пишу… не дам ли “им” рассказ, если сборник устроят… Сказал я – нет у меня рассказов. Зондировал… Сказал я – ведь Вы полномочий не имеете? он замялся, и стал уверять, что “надо все это недоразумение уладить”… – и что все уладится. Я заявил, что если хотят “улаживать”, я ничего против не имею…» (Переписка двух Иванов (1927–1934). С. 399).
Б.К. Зайцев сосредоточился в своей речи на оригинальном даровании Бунина и его неоспоримых достоинствах как подлинного художника слова. Возвеличивая Бунина, он стремится ответить советским критикам, которые писали о затухании талантов в эмиграции. В свою очередь он констатировал превращение советской литературы в публицистику: «Нередко говорят, что писатель вне родины чахнет <…> Если понимать литературу в малом стиле – как фотографический аппарат, защелкивающий беглую современность, тогда это верно. Если брать в ней только внешность, обходя сердце, тогда тоже верно. И тогда придется счесть литературой всякий “очеркизм” – подменить литературу журналистикой. Если же принимать ее в высоком смысле… тогда центр интереса перемещается из внешнего во внутреннее» (Зайцев Б. Бунин // Возрождение. 1933. 28 нояб. С. 2). В СССР полным ходом шла подготовка к Первому съезду писателей (август 1934 г.), и поэтому для эмигрантской литературы было важно заявить о своих достижениях и о своих преимуществах.
Имеется в виду жена А.И. Деникина, с которым Шмелев поддерживал дружеские отношения (см. об этом: Жантийом-Кутырин Ив. Мой крестный. – М.: Издательство им. Сабашниковых. 2011).
