В прошлом абвер часто снабжал своих агентов фальшивой британской валютой. Это было разумно с точки зрения экономии, но в целом глупо: несколько немецких агентов попались, пытаясь расплатиться фальшивыми купюрами. «Я полагаю важным, закрывая дело Зигзага, разрушить его веру в немцев, — писал Райд. — Зигзага в его работе интересуют лишь деньги, и, если бы мы могли получить предназначенную ему валюту, а затем убедить его, что посланные купюры были фальшивыми, мы всерьез пошатнули бы его высокое мнение о Грауманне и компании… Если деньги окажутся фальшивыми, Зигзаг, возможно, пошлет своим немецким хозяевам какое-нибудь нецензурное послание, и дело закроется само собой».
Тем временем Зигзаг радиограммой сообщил фон Грёнингу, что отправится в ливерпульские доки и постарается подыскать курьера, который смог бы забрать деньги.
Райд мечтал выгнать Чапмена без единого пенни. Он хотел, чтобы он вылетел из дела без возможности вернуться, требовать чего бы то ни было от разведки и вообще работать в качестве агента. Для этого требовалось разрушить доверие к Эдди. Один серьезный промах — и с Зигзагом будет покончено. И в конце концов, Райд отыскал целых два повода, которые предоставили ему приятели Зигзага: фон Грёнинг, бездомный аристократ, и Джимми Хант, недавно освободившийся бывший заключенный.
Райда удивляли близкие отношения между Чапменом и фон Грёнингом: «Зигзаг всегда говорил о Грауманне в превосходной степени, испытывая к „старику“ что-то вроде страсти». Однако было в этом что-то помимо взаимного восхищения, что-то, о чем Чапмен предпочитал умалчивать. Райд был сноб и резонер, но он также был талантливым разведчиком, способным интуитивно чуять ложь.
Как-то утром, на конспиративной квартире, после утренней радиограммы Чапмена немцам, Райд ловко перевел разговор на «доктора Грауманна», поинтересовавшись, «нет ли у немцев хоть малейшего подозрения, что он работает под контролем». Еще до того, как Чапмен смог ответить, Райд продолжал, как бы думая вслух:
— Если бы Грауманн подозревал нечто подобное, он вряд ли поделился бы с кем-нибудь своими подозрениями: ведь в его интересах продолжать работу как можно дольше.
Чапмен согласился без малейшего колебания.
— Грауманн — моя лучшая страховка, — заявил он.
— Почему же? — удивился Райд.
— Он неплохо на мне зарабатывает. К примеру, если я прошу шесть тысяч фунтов, он, вполне вероятно, запрашивает двенадцать тысяч, а разницу кладет к себе в карман.
Мало-помалу Райд начал понимать, что Чапмен этими словами затянул веревку на своей шее. Если Чапмен и фон Грёнинг на пару присваивали деньги немецкой казны, возможно, Чапмен признался тому в своей работе на британцев. В этом случае фон Грёнинг, из-за жадности и амбиций, мог предать свою страну, работая с агентом, который, как он точно знал, был «двойником». Признание в финансовых махинациях, писал Райд, «заставило меня еще сильнее подозревать, что он, как минимум, сообщил Грауманну, своему немецкому боссу, о своих контактах с нами».
Заметив выражение лица Райда, Чапмен сменил тему.
«Мне показалось, что Зигзаг в точности угадал мою мысль, однако не желал признаваться, и мои подозрения еще более укрепились».
Райд пришел к выводу, что возможные риски от тайного сотрудничества Зигзага и его немецкого шефа были весьма ограниченны, поскольку забота о собственных интересах заставила бы фон Грёнинга хранить тайну Чапмена. «Если Грауманн действительно знает о том, чем занимается Зигзаг в Британии, он вряд ли сообщит это кому-либо еще, и в настоящий момент риск для нас минимален». Однако с точки зрения кампании, организованной Райдом, важнее всего было другое: если Зигзаг открылся перед своим немецким шефом, скрыв этот факт от англичан, это была бы огромная брешь в системе безопасности и доказательство того, что Зигзаг лжет. Райд торжествовал: «Это может означать, что Зигзаг утаил от нас чрезвычайно важную часть информации, а работа с человеком, который не желает быть абсолютно откровенным с нами, противоречит нашим принципам».
Если Чапмен рассказал фон Грёнингу, что работает на британскую разведку, с кем еще он мог поделиться этой тайной? Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать.
Райд еще не решил, как лучше использовать это новое свидетельство ненадежности Чапмена, когда, совершенно случайно, решающий удар нанес Джимми Хант. Однажды вечером, в конце октября, заместитель Райда, офицер МИ-5 по фамилии Рейсен, нанес незапланированный визит на квартиру Чапмена и обнаружил, что там идет настоящий дебош. Персонажи его темного прошлого и сомнительного настоящего в различной степени алкогольного опьянения развалились в гостиной. Среди них были боксер Джордж Уокер, Фрэнк Оуэнс, подрабатывающий статейками, и прочие представители злачного мира Сохо. Стоило Рейсену войти в комнату, огромный детина, чей облик безошибочно свидетельствовал о долгих годах, проведенных в тюрьме, пошатываясь, поднялся на ноги. Это был Джимми Хант — взломщик сейфов, сыгравший столь значительную роль в начале криминальной карьеры Чапмена, а затем — став фантастической фигурой, рожденной воображением сотрудников МИ-5, — и в его шпионской работе.
«Собираетесь забрать Эдди поработать?» — понимающе ухмыльнулся Хант. Рейсен ответил уклончиво, стремясь лишь не выдать своего удивления перед толпой людей. Смысл реплики Ханта был совершенно ясен, и Рейсен «был убежден, что Хант знает, о какой именно работе идет речь». Чапмен не просто проболтался: он выдал себя перед только что освобожденным, в стельку пьяным преступником — и тем самым подписал себе приговор.
Райд, торжествующий и мстительный, подготовил свои свидетельства и приготовился к атаке — столь жестокой и безжалостной, как будто ему предстояло уничтожить вражеского агента. В прошлом Чапмену не раз приходилось подвергаться суровым допросам: его допрашивали Оловянный Глаз Стефенс, Преториус, фон Грёнинг, Дернбах и красотка в дизайнерском пальто в тюремных казематах Роменвиля. Он благополучно пережил допросы в гестапо, абвере, МИ-5; провокатор в баре в Осло, пытливый эсэсовский контрразведчик в Париже, разнообразные агенты, притворяющиеся шпионами, — все они пытались загнать его в ловушку. А поймал его в конечном итоге счетовод из Уайтхолла.
Донос Райда был настоящим шедевром. «Я давно подозревал, что Зигзаг и не думает о необходимости сохранять в полной тайне свои контакты с нами», — писал он. Рассказав обо всем Ханту, «Чапмен нарушил элементарные правила безопасности». Райд зло и методично выстраивал обвинение: Чапмен однажды уже раскрыл себя перед человеком, который не имел право знать о его работе, — перед Дагмар Лалум, и, вполне вероятно, состоял в сговоре со своим немецким шефом. Он пытался тянуть деньги из МИ-5, играл на собачьих бегах, результат которых был жульнически подстроен заранее, водил дружбу с профессиональными преступниками. Он грозился предложить свои услуги конкурирующей секретной службе, а его образ жизни с непременным шампанским и в окружении падших женщин, обходился в целое состояние. Не считая фон Грёнинга, естественным образом заинтересованного в его успехе, немцы сомневались в его лояльности, а парламентское выступление Дункана Сэндиса, в любом случае, подорвало доверие к его сообщениям. Но самое ужасное — в конечном итоге он сообщил известному преступнику о своей работе на британскую секретную службу. «Данное деяние Зигзага, безусловно, дает нам повод закрыть его дело в связи с его неподобающим поведением, а также объявить ему строгий выговор, — радостно писал Райд. — В связи с опасной ситуацией, сложившейся из-за признания Зигзага, сделанного его весьма сомнительному другу… я считаю, что мы должны уволить его, объяснив, что с этого момента он не может рассчитывать на нашу поддержку при решении любых проблем, с которыми он может столкнуться в будущем».
