правило, крайности сходятся». Но современники Толстого, да и мы, живущие спустя 100 лет, склонны к резким, подчас полярным суждениям. По сей день среди людей, интересующихся жизнью и творчеством Толстого, бытует два лагеря.
В одном — сторонники Софьи Андреевны, — убежденные, что жить рядом с Толстым трудно, порой невыносимо, и она, страдалица, приняла на себя все муки. Логика их рассуждений вполне понятна. Толстой, пребывавший в каждодневном писательском труде, в постоянном поиске истины, внутренне менялся, кидался из одной крайности в другую. В итоге — он пришел к отрицанию богатства и стал на путь аскетизма, отказался от гонораров за свои произведения, пренебрег проблемами существования семьи, мало обременял себя заботами отцовства. К тому же с подачи Софьи Андреевны имел скверный, раздражительный характер (вечное недовольство собой, высокие требования к окружающим людям, непомерные претензии к членам семьи, социально конфликтная личность), осложненный резкой, всевозрастающей с годами критикой социальных основ общества, государства, церкви, науки, медицины и даже искусства, которому он преданно служил всю жизнь.
В другом лагере никогда не жаловали Софью Андреевну. Так, личный секретарь писателя, выдающийся биограф Толстого Николай Гусев считал ее мещанкой не только по рождению, но и по образу мысли. Ей не дано было подняться до высот духа великого мудреца и художника. Мучая его, она претендовала на конгениальность мужу, обвиняла его в эгоизме, самодовольстве, тщеславии, негодовала по поводу принятых им решений в области собственности, устраивала вечные скандалы по пустякам, высказывала несправедливые упреки в адрес его черствости, невнимательности к воспитанию детей, жестокости и равнодушии по отношению к ней. Все делала в оправдание себя, стремясь убедить современников и потомков в том, что предмет истязаний она, а не Лев Николаевич. Подобная позиция Софьи Андреевны, далекая от истинного положения вещей, не могла не возмущать тех, кто знал и искренне любил Толстого.
Дом, в котором умер Л. Н. Толстой, сегодня — мемориальный музей. 2010. Фотография В. Б. Ремизова
Музей памяти Л. Н. Толстого и Церковь в поселке Лев-Толстовский (станция Астапово). 2010. Фотография В. Б. Ремизова
Кто прав? Кто виноват? Вечные вопросы, которые встают перед человеком, пытающимся разобраться в семейной жизни Толстых. Но гордиев узел так крепок, что мало кому удается разрубить его и отыскать ответы на мучительные вопросы. Ситуация становится еще более сложной, когда к серьезным проблемам жизни подходят с обывательской, обыденной точки зрения. В массовом сознании, к сожалению, закрепилось убеждение, что Лев Толстой, хотя и гений, но человек тяжелый и неуживчивый, и потому жена его, Софья Андреевна, заслуживает всякого сострадания и оправдания. Ее дневники, повести, «Моя жизнь», известные широкому кругу читателей, склоняют именно к такому взгляду. Что делать? Толстой, хотя и написал 13 томов дневников, но менее всего был склонен описывать в них историю отношений с Софьей Андреевной, а главное — кто же возьмется за труд прочитать тринадцать томов? Вся сложность отношений могла бы предстать в переписке супругов, но она как переписка не издана. Искать же письма Толстого к жене по 90-томнику утомительно, а том с письмами Софьи Андреевны к мужу вышел в довоенные годы и недоступен массовому читателю.
Так что сегодняшний читатель имеет дело с одним взглядом на проблему: жизнь семьи увидена глазами супруги. Цель предлагаемой книги об Уходе Толстого как раз и заключается в том, чтобы предоставить слово самому Толстому, а также другим свидетелям драмы, восстановить право каждого участника событий на собственную точку зрения.
До свадьбы отношения между супругами рисовались Софье Андреевне в романтических тонах. Но перед самой свадьбой все изменилось. Искренний и по-мужски наивный Толстой дал накануне женитьбы возможность восемнадцатилетней Соне прочитать его дневники молодости. Ему было 34 года, и жесткого обета воздержания он не принимал. Связи с женщинами были, но не часты, и любовь к крестьянке Аксинье Базыкиной тоже была. При этом Соня не могла не чувствовать любовного и доброго отношения к себе со стороны Льва Николаевича — Левочки, как она будет в дальнейшем звать своего мужа. Прочитала, простила бы и забыла. Мудро и благостно для дальнейшей семейной жизни. Но увы… Чтение дневников молодого Толстого оказалось для Сони роковым. Будучи от рождения крайне ревнивой, эмоционально не сдержанной, склонной к подозрительности, она сама себе воткнула нож в сердце, кровоточащая рана обозначилась на всю жизнь. С годами ревность только возрастала, приобретая гипертрофированные формы. Толстой стал восприниматься Софьей Андреевной как ее неотторжимая собственность, на которую никто не имел права посягать, даже в плане дружеского общения. В памяти держалась каждая деталь из прочитанных его дневников, а внутри всегда сидело затаенное чувство страха — он продолжает вести дневник, наверняка, казалось ей, записывает все их разговоры и ссоры, и, оправдывая себя, выставляет ее не в лучшем свете перед теми, кто будет читать его дневники.
Она мечтала выйти замуж за романтического героя, и таковым поначалу ей представлялся Лев Толстой. Герой романтических чувств влюблен только в нее, живет ради нее и будущих детей, она — безраздельный кумир его сердца. Впереди жизнь графини: с модными одеждами, в высокопоставленном обществе, с увлекательными путешествиями, в блеске лучей славы своего известного мужа.
Но все вышло наоборот. Мало того, что в ее воображении муж до женитьбы — «развратник», он еще и беден и нацелен жить не в Москве или Петербурге, а в деревенской глуши — в Ясной Поляне, заниматься сельским хозяйством, а жене уготовил участь домохозяйки, затворницы. В поэзию отношений молодых супругов с первых дней их совместной жизни ворвалась будничная жизнь. Проходили не просто дни, а годы, десятилетия будничного существования. Толстой творил художественные миры, ему вполне, видимо, хватало творческих проекций, ухода в воображаемую и им же создаваемую действительность. Как бы ни страшна была реальность, она выводила художника и мыслителя на бескрайние просторы художественного и философско-публицистического творчества.
А Софья Андреевна, при всем ее восторге от первых прикосновений к опусам мужа во время переписывания его рукописей, была чернорабочей, взвалила на себя каторжный труд и, надо признать, исправно исполняла его практически до конца жизни. А рядом с этим куча других забот.
Расчетливая от природы, не побоимся сказать правды, жадная на деньги, и вечно обеспокоенная проблемой собственности (о том писали дети, да и внуки говорили об этом), она умела вести хозяйство жестко, с пользой для семьи и по манере управления им во многом напоминала Фета. Надо сказать, что и Л. Н. Толстой до конца 1870-х годов не был равнодушен к материальной стороне жизни и сознательно приумножал свое состояние.
