палачей
Детей и матерей ценой моих увечий.
За тех, кто избежал и газа, и печей,
Я жизнью заплатил и мукой человечьей!
Твою тропу вовек не скроют лед и снег.
Твой крик не заглушит заплечный кат наемный,
Боль твоих мудрых глаз струится из-под век.
И рвется к небесам, как скальный кряж огромный.
О том, что было дальше, рассказывает жена поэта, Эстер Маркиш:
"За Маркишем пришли в ночь с 27 на 28 января. Его очень быстро увели, я едва успела попрощаться с ним. В машинке были стихи, которые Маркиш читал на похоронах Михоэлса.
И когда гэбисты были у нас в доме, то один из них подошел к машинке, бросил взгляд и говорит: "Так значит, Маркиш считает, что Михоэлса убили". Я сказала: "Я не сужу о стихах Маркиша без него. Это ваше дело, как их толковать". Тогда мне сказали: "Мы это забираем".
У меня не оставалось ни единой копии. Но Маркиш мне это читал на идиш, и я несколько дней ни о чем, кроме стихов, не думала, не ела, не пила - я восстанавливала у себя в памяти еврейский текст. И мы с моей приятельницей, актрисой еврейского театра - женой еврейского писателя Мистера - восстанавливали по памяти это стихотворение.
Это стихотворение я напечатала, но хранила его не дома, потому что это было страшным преступлением. А когда спал этот кошмар, я дала перевести эти стихи Пастернаку. Однако Пастернак через несколько дней позвонил мне и сказал: "Знаете, Эстер, у меня не получается. Маркиш для меня слишком великий поэт". Я ему говорю: "Борис Леонидович, это Вы для меня - великий поэт". "Нет, Эстер, не выходит!"
После этого я дала перевести это стихотворение Штейнбергу - вовсе не поэту, а простому переводчику. И он великолепно справился с переводом. Но бедный Маркиш этих стихов так и не увидел".
Время, о котором говорит Эстер Ефимовна, - ночь с 27 на 28 января 1949 года. Поэта пытали, истязали и расстреляли 12 августа 1952 года. Место захоронения остается неизвестным до сих пор.
Семья, кстати, тоже была арестована. Но позже. Эстер Ефимовна написала обо всем прекрасные воспоминания, изданные в Тель-Авиве в 1989 году "Столь долгое возвращение". Их можно прочитать в Интернете.
31 ДЕКАБРЯ
Вот любопытно. Больше двадцати поэтических книг вышло у Якова Захаровича Шведова. Кроме того, он автор прозы: "На мартенах" (лирическая хроника, 1929), "Юр-базар" (роман, 1929), "Обида" (повесть, 1930), "Повесть о волчьем братстве" (1932), "Ровесник" (рассказ, 1933), еще какие-то рассказы.
Немало композиторов бралось за его стихи, делали их песнями, которые исполняли Сергей Лемешев и Леокадия Масленникова, Георгий Виноградов и Утесовы - Леонид и Эдит.
А остался Шведов всего двумя песнями: "Орленок" и "Смуглянка".
Он умер 31 декабря 1984 года (родился 22 октября 1905-го). С ним умерло и все, что он написал.
Кроме двух стихотворений, ставших народными песнями.
Что ж, и это неплохо. Сколько умерло поэтов, от которых вообще ничего не осталось? Ни строчки!
Елена Клещенко
Дауншифтер и черный спутник
- Назаров? Нет, с ним точно все. Ты не знала? Он продал квартиру и уехал в Африку.
- Да ты что?! Давно?
- В сто четвертом. В ноябре будет три года.
- А зачем, он сказал?
- Сказал.
Варвара печально прикрыла глаза и коснулась губами соломинки в бокале с ледяным кофе. Макияж у нее был хорош, даже слишком хорош для посиделок в кафе с подругой, отметила Алина. И темно-синий спенсер неплох, и высокое бархатное колье с мелкими сапфирами... а все-таки, дорогая моя, от правильных женщин мужчины в Африку не сбегают, вот.
- И что?
- Сказал, что купил акции какой-то фирмы, - протянула Варвара. Лицо у нее стало совсем как у топ-модели: прекрасное, неподвижное, с тенью агрессии. - Что получил работу по специальности.
- Ну, может, правда?
- Я тебя умоляю. Видела я его работу. Целыми днями гонял самолетики, и дома вечером то же самое. Синдром лузера, игровая зависимость. Такие дела.
- Но он же хорошо учился?
- Ой-й, Алина, знаешь, в этой среде, я имею в виду науку, тоже надо пробиваться. Там не терпят вот этого всего. У мужика - должны быть - ну ты поняла.
- Я-асно. А он тебе звонит?
- Звонит иногда. Ну, Африка там, кругом африканцы.
- Он где вообще?
- Где-то в Кении. В каком-то Мубмо-Юмбо, не помню.
- А чем он занимается, ты не спросила?
- А ты знаешь, спросила! - Варвара отодвинула бокал, оперлась локотками о стол, изящно наклонившись вперед. - Он сказал: я мусорщик.
- Да ладно?!
- Он так сказал. Езжу, говорит, по трассе, найду мусор - подберу, отвезу на базу.
- Ничего себе... Может, выдумывает? Ну, чтобы ты его пожалела?
- Не знаю и знать не хочу.
- ...И купил акции Компании. Тогда они были относительно дешевые, а квартиры в Москве дорогие.
- А теперь что?
- А теперь могу снова купить квартиру. Кстати, надо бы, а то родители расстроились. Но лучше подожду еще два года!
Пол рассмеялся, показал о-кей.
Никита приехал на вокзал рано, кондиционеры в зале работали вовсю, он вытащил из баула серый джемпер с логотипом CBE и натянул поверх майки. Думал, что уж здесь-то их логотип (черное дерево, растущее из карты Кении, на фоне флагов стран - членов консорциума) не вызовет интереса. Но тут же появился любопытный шапочный знакомый. Фермер по имени Пол Киаи - ямс, батат, кукуруза, поставки по всему региону - вместо обычного "Джамбо!" вежливо спросил, можно ли присесть, и только после этого опустился на пестрый тряпичный шар, изображавший кресло. Говорили на симпл-инглише, примерно одинаковом у обоих.
На самом деле Никита не был против. Он не любил минут ожидания перед дальней дорогой. Путешествовать любил, а эти минуты - нет. Может, из-за того первого отъезда из Москвы, когда мать рыдала, отец держался за сердце, а Варвара... ох, Варвара. Да ну ее.
В Москве думают, что Кения - это сафари и воины масаи. Никита давно убедился, что кенийцы бывают разные, и кроме долговязых угольно-черных парней, одетых в ожерелья и алые шарфики крест-накрест, здесь много еще кто живет. Такие, например, как Пол, - невысокий, кожа светло-кофейная, джинсы и белая футболка, смешные очки в
