27
Сюда Сервантес вставляет страстную апострофу Сида Ахмета Бен-инхали, предполагаемого рассказчика этой истории: «"О бедность, бедность! Не понимаю, что побудило великого кордовского поэта сказать о тебе:
Священный дар, никем не оцененный.
<…> Зачем ты преимущественно избираешь своими жертвами идальго и прочих людей благородного происхождения? Зачем принуждаешь их чистить обувь сажей и носить одежду с разнородными пуговицами: шелковыми, волосяными и стеклянными? Зачем их воротники по большей части бывают только разглажены, а не гофрированы?
<…> Жалок тот, говорю я, у кого честь стыдлива и которому кажется, будто всем издали видно, что башмаки у него в заплатах, шляпа лоснится от пота, накидка обтрепана, а в животе пусто!"
На такие мысли навели Дон Кихота [продолжает Бен-инхали] спустившиеся петли, <…> которые он готов был заштопать даже другого цвета шелком, хотя это одна из последних степеней падения, до которой может дойти оскудевший идальго».
Впрочем, на одной из зачеркнутых страниц черновика ВН замечает, что Санчо уходит от своего господина к богатому вельможе, который платит ему жалованье и лучше кормит, в то время как Дон Кихот, занятый по наущению дона Альваро поисками врагов, кончает свои рыцарские подвиги в толедском сумасшедшем доме. «Он там сидел, выздоровел, вышел из лечебницы, но вскоре вновь потерял рассудок и путешествовал по всей Старой Кастилии в поисках самых фантастических приключений. Вместо Санчо он взял себе в оруженосцы беременную женщину, переодетую мужчиной. И был ужасно удивлен, когда она произвела на свет ребенка. Оставив ее на постоялом дворе на попечении добрых людей, он пустился в новые приключения, взяв имя Рыцаря Тягот (Caballero de los Trabajos). Такова последняя страница книги Авельянеды — неудивительно, что Сервантес решился предать своего героя смерти, чтобы он не шатался по всей Испании под чужими знаменами с беременным оруженосцем. Некоторым образом за смерть нашего героя отвечает Авельянеда».
В словосочетании «Рыцарь луноподобных Зеркал» (как и в рукописи ВН) слово «луноподобный» добавлено позже, первоначально это предложение выглядело так: «Рыцарь Зеркал, а ныне Рыцарь Полированной Луны, магического зеркала, если вам известно, что я имею в виду».
Когда в шестьдесят четвертой главе второй части он падает с коня, а Рыцарь Белой Луны грозится лишить его жизни, Дон смело защищает вдохновивший его идеал: «Дон Кихот, ушибленный и оглушенный падением, не поднимая забрала, голосом слабым и глухим, как бы доносившимся из подземелья, произнес:
— Дульсинея Тобосская — самая прекрасная женщина в мире, а я самый несчастный рыцарь на свете, но мое бессилие не должно поколебать эту истину. Вонзай же копье свое, рыцарь, и отними у меня жизнь, ибо честь ты у меня уже отнял». Так как сомнение в красоте Дульсинеи, высказанное Карраско, было не чем иным, как предлогом для битвы, тот отвечает: «Пусть во всей своей целокупности идет по миру слава о красоте сеньоры Дульсинеи Тобосской. Я удовольствуюсь тем, что досточтимый Дон Кихот удалится в свое имение на год, словом, впредь до особого моего распоряжения, о чем у нас было условлено перед началом схватки».
Ответ дона Антоньо, хотя и своекорыстный, способен вызвать отклик в душе читателя: «Да простит вас Бог за то, что вы столь великий наносите урон всему миру, стремясь образумить забавнейшего безумца на свете!»
Имеется в виду книга Кратча «Пять мастеров», с. 78. Приводим полную цитату: «Богатство вымысла у Сервантеса превозносилось неоднократно, но истинным чудом является не столько то, что он способен бесконечно изобретать приключения для своего Рыцаря и его Оруженосца, но что в каждом из этих приключений, как в только что рассмотренном нами [с сукновальнями], каждый из персонажей неизбежно оказывается и правым и виноватым. Никогда, ни при каких условиях рыцарь не одерживает победу и никогда не оказывается побежденным. В начале каждой новой битвы мы понимаем, почему он должен проиграть, но никогда не чувствуем неизбежности поражения. В насмешку он получает прозвание Рыцаря Печального Образа, но, подобно множеству других, гордо принявших имя, первоначально брошенное с издевкой, он носит его гордо. Быть удачливым или быть веселым — как Санчо — не его призвание, он должен оставаться твердым. Рыцарство — благороднейший из известных ему идеалов, и он не задается вопросом об оплате».
ВН подробно рассматривает сорок сражений, но в этом конкретном перечне различных качеств Дон Кихота, благодаря некоторым случаям удвоения, приводится пятьдесят три эпизода. Тридцатый и тридцать четвертый эпизоды повторно упомянуты в восьмом разделе, где Дон Кихот выступает как борец с неправдой.
Двадцать второй, двадцать третий и двадцать девятый эпизоды повторяются в восьмом разделе, «Дон Кихот как борец с неправдой».
Седьмой эпизод повторяется в девятом разделе, «Дон Кихот как враг чародеев»; тридцать седьмой — там же и в восьмом разделе, «борец с неправдой».
Двадцать четвертый эпизод повторно упоминается в девятом разделе, «Дон Кихот как враг чародеев».
Четырнадцатый эпизод повторно упоминается в девятом разделе, «Дон Кихот как враг чародеев». Тридцатый эпизод — в девятом и в первом разделе, «Дон Кихот как защитник страждущих влюбленных». Тридцать четвертый эпизод повторно упоминается в девятом разделе и уже упоминался в шестом, «покровитель обиженных девиц». Тридцать седьмой эпизод упоминается также в девятом разделе и уже упоминался в шестом.
Это не совсем точно, так как эпизоды этого раздела часто фигурируют в предыдущих. В действительности только одиннадцать из перечисленных здесь эпизодов не упоминались ранее: четвертый, шестой, одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый, пятнадцатый, двадцать первый, двадцать пятый, тридцать второй, тридцать пятый и тридцать шестой.
В черновиках «Побед и поражений» ВН добавлял: «хотя, мне кажется, из всех европейских стран дуэли сохранялись вплоть до последней войны только в Испании, Италии, Франции, Венгрии и Польше».
«Prologo a la edicion del Quijote» («Предисловие к изданию "Дон Кихота"»), в первом из шести томов его издания книги, Мадрид, 1833–1839. Вероятно, ВН позаимствовал эту цитату из какого-то вторичного источника.
Это предложение ВН помечает на полях как парафраз из Груссака. Вторая его половина, начиная со слов «мирился с инквизицией», перечеркнута косой чертой.
ВН отметил на полях, что это предложение (сильно измененное) — парафраз из Мадариаги.
В окончательном варианте ВН вычеркнул конец предложения: «подобно тени, которую отбрасывает на стену некий предмет, освещенный под разными углами несколькими движущимися источниками света».
Страдая от полученных ударов, но еще более от действия магического зелья, Санчо «мигом припал к кувшину, но, уверившись после первого же глотка, что это просто вода, не стал больше пить и попросил Мариторнес принести ему вина, что та весьма охотно и исполнила, уплатив за вино из своего кармана, — видно, недаром про нее говорили, будто, несмотря на свое ремесло, какие-то христианские чувства она все же сумела в себе сохранить. Выпив вина, Санчо тотчас же пришпорил осла, настежь распахнул ворота и в восторге от того, что так ничего и не заплатил и все же вырвался отсюда, — хотя эта радость омрачалась тем, что за него расплатились обычные его поручители, то есть его же собственные бока, — выехал со двора».
По поводу Сьерры-Морены ВН замечает: «горный хребет в юго-западной части Испании; самая высокая вершина достигает около 8000 футов; расположен на широте между Филадельфией и Сан-Франциско, если это что-нибудь вам говорит, поскольку вы не учили географии и не имеете никакого представления о конфигурации мира. Куда вы попадете, поднявшись прямо на север по меридиану Рио-де-Жанейро? На оконечность Гренландии, даже не задев Северную Америку».
Далее ВН помещает короткое замечание: «Нижеследующее живо напоминает мне то, как многие нацисты оправдывали свои преступления на суде». Скорее всего, имеется в виду рассказ пленника о том, как некоторые вероотступники-христиане на случай, если им придется вернуться на родину, защищали себя с помощью писем, в которых находившиеся под их надзором пленные свидетельствовали, что с ними обращались хорошо. В данном случае вероотступник помогает пленнику и бежит вместе с ним.
