Т. е. ужасное было, а странное наступает.
Неужели сказать: умрем и ничего.
Господи: неужели это Ты. Приходишь в ночи, когда душа так ужасно скорбела («Опавшие листья», т. 1).
Ужас перед пустотой, страх смерти, мысль о смерти заставляют Розанова на минуту повернуться ко Христу, в нем Розанов видит единственную надежду на воскресение. Что есть вера? — спрашивает Мориак, — не только ли ужас? Вера, «горчичное зерно».
VI. Темный лик
«Ведь я ни в воскресенье, ни в душу, ни особенно в Него — не верил», — пишет Розанов в 1913 году («Опавшие листья», т. 1) [298]. Как понять эту фразу на фоне всего прошлого Розанова, огромного количества его статей о православии и христианстве.
Говоря о стиле Розанова, я уже отмечал многослойность его мысли, «многодонность» его произведений. Не слишком внимательный читатель, читая Розанова не сегодня, когда уже можно охватить целое его наследия, колебаний, которым была подвержена его мысль, а современный Розанову читатель его бесчисленных статей о православной религии в консервативном «Новом времени» мог бы с легкостью принять его за верующего христианина, верного сына православной церкви, который выступает только против слишком аскетических ответвлений этой Церкви, за допустимые с точки зрения догматов реформы Церкви, за упрощение разводов в определенных случаях, против частого перемещения священников с места на место, за создание советов при епископах и т. д.
Целая книга Розанова, «Около церковных стен», которую он сам называет «арифметикой христианства», затрагивает вопросы, цель которых — приблизить православие к человеку, он выражает желание, чтобы цветочные грядки, окружающие церковные стены, «вошли» в церковь, всегда высказывается за ограничение элемента аскезы, за освящение и возвышение брака, за заботливое внимание православной церкви к вопросам пола и земли. Основные темы розановской мысли в ней не замалчиваются, но, как правило, только «просачиваются». Постоянная боязнь цензуры вынуждает Розанова заменять слова «Христос» и «православие» на «историческое христианство», а слово «пол» на «супружество». Что опасного для Церкви и трона может написать человек, защищающий брак и борющийся только с небольшими дефектами внутренней жизни православной церкви? Несмотря на искреннюю привязанность к Церкви, подлинную заботу о ней, главной темой Розанова, которая все явственнее проступает на страницах его работ, является не та или иная церковная реформа, а противопоставление Христу и христианству мира язычества и иудаизма. Мысль Розанова в своей сути направлена не на те или иные устранимые недочеты христианства, а против Христа. Он говорил, что попы лучше Церкви, а Церковь лучше Христа. Вопрос в самой фигуре Христа. После «Арифметики христианства», только в 1911 году, Розанов публикует сборник статей под заглавием «Темный лик» и называет эту книгу «логарифмами христианства». Несмотря на сильное вмешательство цензуры, на то, что и здесь самые острые формулировки мы находим в примечаниях и сносках, напечатанных мелким шрифтом, посыл книги уже явно и полностью антихристианский. Часть этих статей — доклады, прочитанные на собраниях Религиозно-философского общества. С журналом «Новый путь», издаваемым Обществом, Розанов также постоянно сотрудничал и опубликовал в нем уникальное в своем роде исследование об иудаизме. На собраниях Общества, а еще больше в личных разговорах с его основателями Розанов впервые обнаруживает ядро своей мысли. Он восстает против христианства не как позитивист, говорит о мистике не как слепой о цветах. Его борьба — это религиозная реакция против христианства, борьба чело-века с богатым религиозным опытом, способного вжиться в существо христианской мистики. Сам он пишет, что понимает язычество, иудаизм, христианство полнее, чем эти религии в эпоху их расцвета понимали сами их приверженцы.
Говоря языком теологии романтизма, Розанов глубоко чувствует две религиозные эпохи, эпоху Отца и эпоху Сына. Они представляются ему полной противоположностью, он никогда не допускает мысли о синтезе в эпохе Духа, о котором у нас говорили Товяньский, Мицкевич, Цешковский, а в России — «друзья-противники» Розанова из Религиозно-философского общества. Суть мысли Розанова на этом отрезке, несмотря на колебания и отступления, так последовательна, что я попытаюсь ее охватить, обрисовать.
Говоря о плоти и религии, Розанов всегда понимает плоть в ветхозаветном смысле. Для него сущность Ветхого Завета — абсолютное утверждение плоти-рождения, сущность Нового Завета — проклятие плоти. Нужно помнить, что всякое «сексуальное безобразие», разврат в любой форме, есть для Розанова «смерть плоти», по меньшей мере — смерть души, но он такой же, даже более ярый противник религиозного отрицания плоти, религиозного принижения, презрения к вопросам плоти. По Розанову, в мире борются две религии: религия солнца, Баала, бога плодородия, и религия луны, Астарты, бесплодной девицы, богини ночи, смерти и вечно неудовлетворенного желания. Христианство Розанов выводит из лунной религии Астарты. Людьми лунного света он называет христиан.
Розанов видит сущность христианства в ощущении конца света, чувстве, что рожать не нужно, и иночество, этот «нерастворимый кристалл христианской цивилизации» («Люди лунного света»), ведет мир к гибели, к тому, чтобы на земле остались лишь немногие избранные — «царство бессеменных святых». Ветхий Завет, почти ничего не говоря о загробной жизни, делает акцент на земле, видя вечность не в индивидуальном бессмертии, а в бесконечности рода на земле.
Не только отношение христианства к плоти, то, что на вершине пирамиды христианских ценностей стоит чистота, а значит, — говорит Розанов, — бесплодность, стало причиной его нападок на Христа.
Христианство, принося в мир понятие рая вечного блаженства и ада вечных мучений, отбирает у человека свободу поступков, заставляет его выбирать. Ведь и Мориак пишет: «Бог христиан не хочет быть любимым. Он хочет быть единственным любимым. Он не терпит, чтобы мы отворачивались от него хоть на миг, и любую другую любовь считает идолопоклонством», а в другом месте: «Христос заставляет нас выбирать: кто не с Ним, тот против Него. И мы не в силах быть вне игры. Христос втянул нас в авантюру, которую люди до воплощения могли разве что предчувствовать».
Розанов ставит под сомнение слова Великого инквизитора, обращенные ко Христу в «Братьях Карамазовых»: «Ты хотел, чтобы свободные люди по свободной воле шли за Тобой, очарованные Твоим ликом» [299]. Нет, — говорит Розанов, — уже в
