Антарес астроному»), к поэтической и прозаической классике: «Никогда ничей а все же современник», «Выталкивает пар / Голоса извоз / На холоде подобрался / И высказал / Не услышал / А прочел по запаху / Леденцы слов / И карамель». Последняя аллюзия на знаменитый эпизод с оттаявшими словами из «Гаргантюа и Пантагрюэля», кроме прочего, – признание фрагментарности как метода. В одном из текстов Арабкин явно переписывает «Утро» Леонида Аронзона, показывая (воспользуемся названием книги Стефана Красовицкого) катастрофу в раю:Скомканных лиц красочная перестрелкаСвященной весны продразверсткаЦаря штурм горыМальва и мак с остальнымиВ цене отступают как падают
Но, несмотря на все достоинства, эти «фрагментарные» стихи кажутся фоном для вещей более когерентных – и самых удачных в сборнике, ясно развивающих некую единую мысль или моделирующих диалог. Примечательно, что два таких стихотворения – о биологии и ее взаимосвязи с текстом. Вот одно из них:
В свернутом виде стволаВ лесу одиночествоНа каждый лист претендуют хотя бы двоеНе тропинка – походка ведетВ душном маревеУплотнения гнезд корневыхТесная летная школаВ листах одиночество
А еще одно открывает этот сборник:
Он ему говоритИз книг будут делать деревьяПопомниА он ему отвечаетКаждой книги беру по два экземпляраПотому чтоС первого разаПонять ничего невозможноОн ему говоритВсе ветви заселят живымиТак дальше от мертвыхА он ему отвечаетКаждую смерть про себя повторяю иначеПотому чтоОчень боюсь совпаденийИ деревенею всегдаНа последней странице
А на последней странице мы как раз встречаем завершение той локальной (в пределах Солнечной системы) космографии, которая прощалась с нами на протяжении всей книги: здесь-то и описано «участие в темноте». Книга, таким образом, закольцовывается – и мы смотрим на нее как на концептуальное высказывание с несколькими лейтмотивами. Эти лейтмотивы – смерть, разлучение, одиночество, но разговор продолжается вопреки им, в том числе самой идеей участия: от эротической вовлеченности до физической неизбежности наблюдателя.
Александр Анашевич. Неприметный боох. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2021
Горький
Среди сабреддитов, на которые я подписан, есть r/Miniworlds и r/AccidentalGreenhouses: здесь можно увидеть рукотворные и сотворенные природой микромиры – крошечные экосистемы в брошенных банках или расщепленных пнях, елочных шарах или закоулках детских конструкторов. Новая книга Александра Анашевича напоминает такой мир – сложный, но принципиально замкнутый и обозримый. У этого мира есть свой «неприметный боох», который не управляет им, а прячется – видимо, на правах наблюдателя, верифицирующего все, что происходит.
вот дикие загорелые мальчики идут через брод ныряютв водовороте пантелей раздевается при всем народечерные блохи живут на пьянице и уроде и все движется в солнечном хороводепантелей старики мотоциклы мальчики и стаи блоха за деревьями над холмом с радугой над головой стоит неприметный боох
Для обитателей – или, вернее, обитательниц, потому что бóльшая часть книги Анашевича написана «от женского лица», – этого мира встреча с неприметным боохом может быть откровением, объясняющим течение жизни в замкнутом мире:
раньше читала только по-русски рисовала окружности плоскоститеперь увидела бооха слишком близкомного цветов увиделабудто у памятника стою у подножия обелискаоказывается чтобы быть счастливой никуда ходить не надовсе рядом все под рукой и любовь и золото и наряды
Это синкретический мир, в котором действуют «церковные и цирковые»: такое сочетание наводит на мысль о юродстве – и среди многочисленных женских персонажей книги есть Марина и Анна, немного напоминающие сорокинскую кликушу ААА: «марине до прогулки была валерьянка / марине был пустырник / марине была холодная белая мокрая тряпка / марине была анна в тоске самоубийства / воображаемый друг андрогин и тиранка», – пишет Анашевич и дальше цитирует почти дословно знаменитое ахматовское стихотворение. Такой прием искаженной/дополненной цитации у Анашевича называется «курсив немой» – вкраплениями в книгу становятся обширные цитаты из Слуцкого, Вознесенского («плачет девушка у банкоматов»), а то и певицы Глюкозы. В результате экосистема становится похожей на сорочье гнездо, куда приносят все новые находки «старикистарухи», причем старух гораздо больше, чем стариков, – это могут быть отставные порноактрисы или насельницы русских коммунальных трущоб, уверяющие, что за ними следит «живой еще избранник». Близкий к рэпу стих Анашевича оказывается удивительно подходящим для разговора о старости – с ее тоской по прошлому, табуированными эротическими желаниями, вниманием к смерти:
потрепанные пенсионерки сегодня зажигали как умелибес времени бес фальши бес мужчинкричали плакали звенели слоямисловно торт наполеонседые волосы морщины такой смешной аттракционглумилась над богами над друзьямиартрит ишемическая болезнь варикозное расширение венкагор домашняя выпечка силиконовый членстарухи шли по району топлесс неглиже высохшие грудипредсмертный драйв хлебали горькуюна помойке и в чьем-то гаражесемьбывших прекрасныхбывших страстныхбывших стройных нежных работоспособныхблестки радости блестки смерти game over
Каждый раздел книги завершается многочастной и многоперсонажной поэмой: герои и героини этих поэм куда-то движутся, но далеко не уходят; они ищут себя и умирают – их существование само по себе добавляет подробностей густонаселенному пространству книги. Словом, это восхитительная книга с редкой для русской поэзии интонацией – что-то отдаленно похожее можно найти разве что у Линор Горалик (к ее известному стихотворению «Вся столица сияла, сияла да толковала…» Анашевич отсылает в одном из текстов книги) и Сергея Уханова, а в качестве зарубежной параллели можно назвать клаустрофобический, невротический мир Эугениуша Ткачишина-Дыцкого.
Юрий Смирнов. Астра. М.: ИД «Городец», 2021
Горький
«Астра» – вторая книга украинского поэта Юрия Смирнова, выпущенная импринтом «Вездец»: первой была вышедшая в 2020‐м «Вселенная неформат» – ее проиллюстрировал Олег Пащенко, новую – Мария Кустовская aka Дана Сидерос. «Астра», в которую вошли стихи 2019–2020 годов, логически продолжает предыдущую книгу: Смирнов – мастер балладного монолога и нарратива, и здесь мы снова сталкиваемся в первую очередь с историями – рассказанными умело и захватывающе, так, что захватывает и самого говорящего. Точная рифма будто бы приходится к слову, разбиение строк соответствует членению фраз, современность накрепко монтируется с древностью, реальность – с «Игрой престолов». Рифмы выстраивают ассоциативный ряд, напоминающий о рэпе:
Я с детства знаю этот широкий жгутДля перетягивания артерий.Какой-то псих сеет страх,И вот уже в кровь поступает дейтерий,И ты водородная бомба,Ты один из драконов Дейнерис,Ты трусливая шавка,Ты мертвый мрак,И анамнезис твой шепчет —Заткнись и беги,Дуррак.
На четвертом месяце с начала боевых действий в Украине многие стихи поневоле воспринимаешь как пророчества – тем более, что здесь есть тексты о будущем (например, о научном эксперименте по воскрешению, поставленном в 2024 году). Читая: «Дом обвалился в двенадцать сорок», «За вагонным кладбищем пострелять пленных», «Я захожу в навсегда пустой ресторан / И растворяюсь в гибели» или «Так из прошлого смерть скалится / В наше будущее бессмертие», моментально возвращаешься из стихов в ту реальность, которая наступила 24 февраля, – хотя, разумеется, после этой страшной даты появилось множество украинских стихотворений, которые прямо говорят о происходящем. Стихи Смирнова – часто о столкновении с жестокостью, но и о
