Рожков молча взял курс норд-ост, на Кулалы. Но как ни «шарили» они глазами, всё же маяка не видели. Скрылся и тот, от которого улетели.
Вдруг Глебов, как ужаленный, что есть сил крикнул:
– Смотрите, куда мы попали! – и показал на черневшие во льду «тюленки».
Ночь уже окутала самолёт чёрной непроглядной шалью.
«Куда податься? – прикидывал Рожков. – Если обратно – там туман… Пойду на восток, на Гурьевскую бороздину, там льды сплошные и крепче».
Развернув самолёт, Рожков поспешно удалился от опасного места. Под ним чернела вода, усыпанная мелкими битыми льдинками. Рожков всматривался в светящиеся стрелки приборов и, как никогда, чувствовал работу мотора, словно удары своего сердца. Малейший перебой живой болью отдавался в его груди.
«Ну, тяни, тяни, милый», – мысленно разговаривал он с мотором.
Наконец, забелели заснеженные ледяные поля. Сосредоточившись, Рожков осторожно повёл самолёт на посадку. Долго летел он над серым покровом. Вот лётчик нащупал колёсами лёд, и самолёт плавно покатился.
Вылезая, пилот вытирал вспотевший лоб и, расстегнув комбинезон, рукой оттягивал прилипшую к телу рубаху.
– Эх, послушал же я тебя, – с гневом на себя и механика говорил Рожков, вглядываясь в тусклый шар луны, летящий над матовой пеленой низких облаков.
Карамшин, сжавшись, всё ещё сидел в кабине, а Глебов молча ходил вокруг, оставляя крупные следы на заснеженном льду.
– Но, я-то, я-то, – стуча себя пальцами в лоб, продолжал вопреки своему характеру бушевать Рожков. – Послушал тебя и напрасно. Ведь мы же были на острове Кулалы, а улетели в море.
– Теперь напрасно горячиться, Коленька, – успокаивал Карамшин. – На будущее запомнишь. Если земля под ногами, не бросай её, держись за неё, пока не установишь, какая она. Всё же она куда крепче и надёжней любого арктического льда.
– Вы правы, Борис Ильич, – это будет наука, – успокаиваясь, отвечал Рожков. – Ведь, говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает. Ну, хватит, Вася, дуться! – весело сказал он механику. – Что же поделаешь. Самолёт цел, горючее есть, переночуем.
Ночёвка в море для них не была новинкой. Может, эти, уже испытанные, ночи и заставили Рожкова взлететь поискать посёлок, но наползавший с темнотой туман всё запутал, и они оказались в море на льду.
Прежде всего они прорубили лёд, замерили глубину и определили, что находятся в 50 километрах по норд-осту от острова Кулалы. Затем запалили в банке светильник. Поддерживали колыхающееся пламя, подплёскивая бензин. Растапливая снег и лёд, добывали воду. Долбили отвёрткой замороженные консервы. Курили даже те, кто никогда не курил. Часто смотрели на недвижимые, казалось, стрелки часов. Дремали, собравшись в комок. Быстро вскакивая, бегали, чтобы согреться. Слушали протяжный свист ветра. Пристально смотрели в темноту, и каждый видел мигающий огонь маяка, только почему– то каждый видел его в разных направлениях. Снова смотрели на часы. И каждый, сквозь дремоту, желал быстрейшего конца длинной ночи…
Под утро по небу поплыла низкая, плотная облачность. Исчезали мерцающие звёзды, словно облака снимали их. Кругом всё потемнело.
Наконец, наступило утро. Вернее, оно неожиданно подкралось, без такой резкой грани, которая отличает ночь от рассвета. Было так же мрачно и серо.
– Да-а, – многозначительно произнёс Рожков, оглядывая горизонт. – Туман вряд ли рассеется. А лететь надо.
– Рискованно, – заметил Карамшин. Глебов молчал.
– Оставаться на льду не менее рискованно, – возразил Рожков. – Бреющим вполне дойдём до острова. Неплохо, верно? – закончил он, как бы одобряя своё решение.
Более двадцати минут самолёт летел над самым льдом.
– Кулалы! – вдруг радостно воскликнул Глебов, когда под колёсами зажелтел песок.
Рожков повернул вдоль острова на север к посёлку. Вскоре ему пришлось отвернуть от внезапно выросших радиомачт и тут же сесть у берега.
…На шестой день над морем ярко светило солнце. Рожков вышел из душного помещения. Радостный, он, словно впервые, смотрел на посёлок в несколько домов, на неприветливый, песчаный, уходящий вдаль остров и посеревший лёд, где стоял самолёт.
– Борис Ильич, – обратился он к подходившему Карамшину, – как всё-таки резко меняется погода на Каспии. – И, прищурившись на восходящее солнце, всё также радостно сказал: – Сегодня оно нас не подведёт. Непременно будем на большой тюленьей залёжке!
Ледоход в низовьях Волги близился к концу.
Остатки разбитых, почерневших льдин, медленно кружась, спускались к взморью.
Расталкивая и обгоняя льдины, шумно продвигались вперёд буксирные пароходы. Рядом с ними шли пузатые роторные рыбницы, прогонистые железные баркасы. А за них цеплялись длинные караваны парусного рыболовного флота. Всё на реке – вместе с вешними водами – неслось, спешило на Главный банк, к большим воротам моря.
Солнечная лава и весенние ветры рушили, ломали, разгоняли льды.
Сюда, на Каспий, подняв паруса, на реюшках стремились рыбаки из приморских сёл.
Оживали морские просторы. На горизонте радовали глаз кипенно-белые паруса, словно стаи лебедей.
«Вот и началась путина», – подумал Орлов, пролетая над рыбаками, обтянувшими тучный косяк подлёдной рыбы. Вокруг качались подчалки, доверху заполненные рыбой первых уловов.
Орлов сделал глубокий вираж над косяком воблы, клубком катившимся в воде. Круто направив в него самолёт и затем быстро взмыв над водой, он увидел, как рыбы веером разлетались в стороны. И вновь под крылом раскинулось море, где клубились, как в небе облака, рыбьи косяки.
Лётчик написал записку: «Держитесь этого места, вокруг вас косяки», – и бросил её на ближайшую реюшку с трепещущим красным вымпелом. А затем взял курс на Астрахань.
Под самолётом – раздольные каспийские черни. Волга в изобилии питает их пресной водой. В эту мелководную часть моря стремятся различные породы рыб. Тысячи перелётных птиц находят здесь первый приют и корм.
Вот, пугаясь шума мотора, неохотно захлопал крыльями белый остров лебедей. Вытянув длинные шеи, птицы разлетались в стороны, как выпущенный из наволочки пух. Тучей поднимались утки. Быстро, как винты, работали их маленькие крылья. Они стремились подняться выше самолёта и ударялись о него.
Отклоняясь от внезапно возникающих препятствий, Орлов пролетел черни и вышел к дельте. Её протоки извилистыми лентами прорезали побережье и, отражая облака на золотистой глади, плавно вливались в Каспий.
По земле фронтом бежало пламя. Оно карабкалось на высокую стену камыша, валило его, двигалось дальше, оставляя за собой оголённые чёрные площадки. Столбы дыма тянулись к небу.
Дым расползался в стороны, скрадывая видимость.
Навстречу летели куски обгоревшего камыша, запах гари щекотал в носу. То, как обычно ранней весной, выжигались излишние камышовые заросли.
«Весна», – подумал Орлов. Хоть пожарище и накинуло на солнце тёмную вуаль, хоть и трудно было лететь, как в тумане, – всё же весна. Она особенная на Волго-Каспии – с нетерпеливыми судами, взламывающими льды на реке, с рыбаками, которые спешат захватить крупные подлёдные косяки, с птичьей суетнёй в воздухе, с пылающей, задымлённой дельтой.
«Кончились ледовые эпопеи», – подлетая к аэродрому, продолжал думать Орлов.
В его памяти мигом пронеслись зимние картины: торосистые льды, «порядки» выбитых сетей, рыбаки на дрейфующей льдине… Теперь всё это не повторится до будущей зимы.
Начинается горячая пора – весенняя путина.
Орлов посадил самолёт и подрулил на стоянку.
– Быстрей вылезай! Дело срочное есть, – строго окликнул его командир.
Орлов вылез из кабины и подошёл к взволнованному командиру.
– Вот что, Орлов, – уже мягко продолжал тот, – коротко напиши донесение о разведке и снова надо лететь…
– Я готов, – решительным ответом прервал его Орлов.
– Только не горячись! – повысил голос командир, и его крупное, всегда красное, лицо вновь стало строгим, он не любил поспешных решений. Будто охладив Орлова недолгим молчанием, продолжал: – Задание ответственное. Самолёт вам готовим другой, полетите на поиски рыбаков, отнесённых на льдине.
– Как, – удивился Орлов, – в апреле на льду рыбаки?
– Да. Вот радиограмма, – и, передав её пилоту, командир ушёл в штаб.
Орлов, нахмурив брови, быстро прочитал радиограмму: «31 марта десять рыбаков колхоза «Амангельды» попали в «относ». При них две подводы. Просим организовать поиски».
– А сегодня третье апреля, – опуская руку, задумчиво проговорил пилот.
– Самолёт готов, – доложил бортмеханик.
– А сколько аварийных посылок взял? – спросил лётчик, осматривая самолёт и постукивая пальцами по днищу «амфибии».
– Пять.
– Орлов! К командиру зайди, – раздался голос диспетчера.
